Ужасный век. Том I

Миллер Андрей

— Я видел всё.

***

Расставшись с Гевином без долгих прощаний, Мартин пошёл по грязными улицам Дартфора, куда глядели глаза. Город всё-таки изменился за последние месяцы, и как ни странно — к худшему. Хотя и прежде был плох.

Тут не стало грязнее, не сделалось больше вони и бедняков — в том осталось по-прежнему. Всё так же временами хотелось зажать нос, особенно из-за сточных канав. Герцог Линкольн в своё время вознамерился построить такие же стоки для нечистот, как в Кортланке — но то ли не хватило ему денег, то ли нанятые

мастера оказались посредственными. Местные канавы источали куда большее зловоние, чем обычные для городов выгребные ямы. Ничего похожего на столицу! По ней Мартин уже начинал скучать.

Оборванцев с пропитыми, изуродованными болезнями лицами тоже и не прибыло, и не убыло. Изменился Дартфор в другом.

Кривые рожи кругом — всё те же, но в бегающих взглядах горожан читался страх. Страхом смердело не меньше, чем нечистотами. Прежний Дартфор, хоть был вонюч и непригляден, оставался местом больших надежд. Зачастую надежд давно разбитых, утопленных в дешёвом можжевеловом пойле, потерянных в блуде и удушенных нечистой совестью — но неспроста люди стекались сюда.

Теперь что-то произошло. В каждом из проплывавших мимо лиц Мартин будто читал: беги отсюда, парень! Зачем приехал? Ничего тут хорошего нет…

Что именно случилось — Мартин понял довольно скоро. То самое, о чём говорил Гевин.

На знакомой площади возвышался теперь не только мрачный и величественный собор, но также эшафот — столь же мрачный, однако лишённый величественности. Мартин Мик ростом не вышел, потому из-за широких мужицких спин разглядел помост не сразу. Сначала он подумал, будто тугая толпа сбилась на проповедь местного епископа, но ничего подобного.

Дартфорцы пришли, чтобы увидеть казнь.

— Еретикам башки рубить будут. — пояснил одноглазый детина с мозолистыми руками.

— Почему?

— Ты дурак? Говорю же: еретикам!

— Нет, вы не поняли… Почему рубить головы? Почему не костёр?

Казалось бы, позиция Церкви в этом вопросе однозначна — Мартин прекрасно знал это. Еретиков, ведьм и прочих врагов Творца Небесного полагается жечь. Смерть, подобная смерти святой Беллы, открывает путь к спасению души.

— Да не знаю, почему. Раньше жгли — пока рыцарюги были в городе. Теперь велели рубить.

Ах вот оно что… Приор Найджел уехал в Вудленд — и похоже, установленные из столицы порядки покинули Дартфор вместе с ним. Может, герцог Линкольн не любил костры… А может, местный епископ их счёл трудоёмкими?

— Не годится так… — пробормотал Мартин.

Он имел в виду не способ умерщвления, конечно — а казни сами по себе. Путь в никуда, это ведьмы Орфхлэйта донесли ясно. Но одноглазый подумал, будто Мартин слишком заботится о церковных правилах.

— Не боись, малец. Трупы-то потом жгут.

Жгут тела казнённых?.. Ещё безумнее, чем виданное Мартином при паладине Вермилии. Выходит, борцы с ересью практически повторяют ритуалы язычников? Но тогда Дартфор не просто перепуган множеством казней: он катится в сумасшествие. Никакого больше Порядка. Всё происходит не так. Приор Найджел не допустил бы подобного! Он бы сохранил естественный ход вещей — пусть даже ход дурной, но не крушащий основы…

Однако приора Найджела в Дартфоре нынче не было.

Зато был Мартин.

Всё верно. Отнюдь не случайно он попал сюда.

Человек в кандалах стоял на эшафоте. Мартин, можно сказать, не видел его лица. Даже силуэт казался таким размытым, что не поймёшь: мужчина это или женщина. Дело не в расстоянии и не в том, что юноше вдруг изменило зрение — он просто смотрел на приговорённого… по-другому. Не так, как обычно. Не теми глазами.

Почти не различая образа обречённого на смерть человека, Мартин совершенно точно видел иное, гораздо более важное.

Он видел: этот человек невиновен.

«Невиновен», конечно — ещё не значит, будто он не произносил еретических речей, не порочил каким-то образом Творца Небесного, не заслуживал наказания в глазах Церкви. По крайней мере, той части духовенства, что поддерживала учение Корнелия. С точки зрения Церкви тот, кто стоял теперь на эшафоте, виновен определённо был.

Просто Мартин понимал: это неправильно. Корнелий затеял в Стирлинге дурное дело. Церковь, предавая врагов своих огню и мечу, становится только слабее — с каждой новой жертвой. А вместе с Церковью слабеет и опирающийся на неё Стирлинг.

Слабеет Порядок, установленный давным-давно. Всякий преступник — потому и преступник, что он нарушает заведённые обычаи и правила. Нарушает Порядок. Однако еретик, которого возвели на эшафот, врагом Порядку не был. Мартину не составляло труда понять, что на самом-то деле основы раскачивают те, кто осудил несчастного и намеревался теперь придать смерти.

Постепенно всё, что слышал Мартин в лесу от Геллы и что впитал, общаясь там с кем-то иным, много более древним и могучим, однако непознаваемым и бестелесным, становилось понятным. Вот, вот о чём была речь! Церковь утратила связь с Творцом Небесным, пребывающим ныне в молчании — по словам Геллы. Священники, в отличие от неё, осознать этого молчания бога не могли, однако чувствовали: что-то сломалось, что-то идёт не так. В не до конца осознанном, но сильнейшем страхе принялись они повторять то, с чего началось царствие Творца Небесного надо всем сущим. Казни.

Только казнили не тех, не так и не за то.

Кого, как и за что казнить необходимо — Мартин пока не знал. Это ещё оставалось в тумане. Однако всему своё время. Пока он приближался к пониманию, что идёт неправильно. Как можно исправить дело — это уже потом.

Но едва Мартин Мик пришёл к выводу, что решение — дело будущего, а пока он только познаёт саму суть нависшей над Стирлингом угрозы, как из глубины сознания всплыла мысль совершенно иная. Мысль, вызвавшая у юноши страх, но потому и не позволяющая себя прогнать.

Смотреть — мало. Безучастным наблюдателем он являться права не имеет. Всё уже зашло слишком далеко, осталось немного времени — юноша, отмеченный ведьмами, не может стоять в стороне, ожидая, когда наконец окажется готов. Начинать действовать необходимо немедленно. Уже здесь, в Дартфоре. Уже на этой площади. Прямо сейчас.

Но как? Что он может сделать?

— Почему ты молчишь?

Сначала Мартину показалось, будто скрипучий голос прозвучал прямо в голове, однако нет. Юноша обернулся и увидел дряхлого старика: беззубого, иссушенного, одетого в тряпьё. Вопреки немощи физической, взгляд старика был на удивление острым, живым.