Узник «Черной Луны»

Дышев Сергей Михайлович

Очередь прозвучала жестоко и бесповоротно, бешеные маленькие пульки вырвались из ствола и воткнулись в куртку, пробили ее, взорвали кожу, зарылись в Юрчикино тело, коверкая и разрывая его плоть. Бесповоротно. Он повалился, ослабла сначала одна нога, поэтому он рухнул на бок, прежде чем коснулся лицом земли.

Троица постояла какое-то мгновение, затем Хоменко круто повернулся, за ним последовали подручные.

За моей спиной кто-то подавил стон.

Я обернулся:

– Ну что, бараны, довольны?

Сизые лица молчали. Я нашел Корытова.

– Ублюдки мы все, командир…

Один из убийц наклонился к телу, отщелкнул ненужные наручники – отпустил.

– Рота, разойдись! – неожиданно громко, остервенело скомандовал Кинах.

Строй расплылся, но люди не расходились, словно ожидая продолжения или окончания. Ваня тут же очутился рядом со мной и уже начал раскручивать ремень на моих руках, но его грубо оттолкнули.

– Ваня, не надо, – сказал я. – Успеешь.

Охранник догнал своих. Это был словоохотливый Петя с серым удлиненным лицом и желтыми усами. Он деловито помахивал расщепленными наручниками – крабьими клешнями, держал их за кончик, потому как они были в крови. На голубоватом никеле – красные полоски и пятна. Мне таки развязали руки, но прежде чем я успел развести их и размять, с тупым равнодушием защелкнулись кровавые наручники Юрчика.

– Ну, что, теперь меня в расход? – полюбопытствовал я.

– А ты думал – чикаться с тобой будут? – прорычал сквозь зубы Хоменко. Его желтые глаза прошили меня снизу доверху – точно так же он выпустил очередь из своего укороченного фасонистого автомата.

– В машину его! – приказал он и первым направился к «Волге».

И повели меня, повели. Помогли плюхнуться на дерматиновое сиденье, очень дерьмотиновое. Я смог посмотреть в окошко на своих новых, ставших мне такими близкими, товарищей. И лишь на Ване лица не было. Я дружески подмигнул ему, хотя желание было разрядить два магазина. Конечно же, не в Ванечку.

– Кажется, недавно мы уже возили тебя, парниша? – высказал верную догадку серолицый с желтыми спущенными усами. Был он, безусловно, самым гадким среди всех хоменковских шестерок.

Я промолчал. Какая радость точить лясы с бездельниками, если у тебя руки вывернуты наизнанку, то есть костями за спину?

– Недолго музыка играла, – присовокупил свое наблюдение водитель. Он искоса глянул на меня, ощерился, обнажая редкостоящие зубы. Типичная примета балаболов.

Я глубоко вздохнул и впервые пожалел, что не родился глухонемым. А ведь какие перспективы ждали бы меня! В армию бы не взяли, в Афган не попал бы, ходил бы на сходки себе подобных и шевелил с усердием пальцами и губами. Закрыл глаза – и в нирване!

– Говорили тебе, мудило, не задавай лишних вопросов, не лезь не в свои дела, – поучал меня водила, – а ты, шавка месопотамская, полез на шефа! Поучать надумал, порядки свои вводить!

Серолицый Желтоус оттопырил свою нижнюю сизую губу. Даже не поворачивая к нему лицо, я видел ее силуэт.

– Бля, на первый взгляд вроде нормальный парень, а такую херовину городить начал. Шеф объявляет решение: пристрелить предателя. Вроде все ясно. Какие вопросы могут быть? А этот только приехал, без году неделя – народ баламутит.

– Какая неделя? – Водитель произнес раздраженно, будто его лично обидели. – Какая неделя? Понабирают сброду, ни дисциплины, ни хера… Потом и обделываются после трех очередей с той стороны. Все – лапы кверху, зад в дерьме. Правильно Хоменко говорит: надо делать, как Жуков. Паникеров и трусов – к стенке. – Водитель повернулся ко мне: – Труса расстреляли, и тебя, как паникера, тоже надо… Ты не обижайся только. Ты ж думал, понимал, куда едешь, это не «Зарница», здесь все серьезно. Мы свою землю отстаиваем, а ты все разваливаешь… Сам-то откуда родом?

Я не ответил, и выбритый наголо охранник, который сидел справа, молча саданул меня локтем в бок. Попал, иезуит, прямо в печень. У меня все и сперло. За всю дорогу он не проронил ни слова, и, может, именно он и был среди нас глухонемым.

– Чего молчишь? – хмыкнул водитель, оценив красивый удар.

– С Дальнего Востока, – прохрипел я.

– Ну вот, вроде нашенский человек, – похвалил водитель. – Жаль, что с тобой так получилось.

– Думаешь, расстреляет? – подал голос Желтоус.

– Сто процентов.

– Ну а чего он там его не кончил?

– Чего, чего… Того! Не понимаешь, что ли?

– Может, спросить чего хотел у него напоследок? А, сибиряк? Готовься отвечать на последний вопрос. – Желтоус тоже хмыкнул.

– Нужен ему этот последний вопрос, – с досадой произнес водитель.

– Кому? – не понял Желтоус.

– Ну и бревно же ты! – не выдержал водитель. – Шефу же, конечно. Ты хоть по сторонам смотришь немного?

– А ты, Гриня, залупонистый стал в последнее время. Хамишь… – Он замолк, потом тихо, но упрямо добавил: – Все равно расстреляет. Верно? – с надеждой спросил он, ожидая подтверждения.

– Верно, – великодушно подтвердил водитель и пояснил: – Нельзя шефу было сразу двоих расстреливать. Народ не понял бы. А потом, когда все успокоятся… Уже потом и выступать никто не будет… – Водитель вздохнул глубоко и тяжко. – Так что не суди нас, парень. Нельзя, нельзя по-иному. Вот отпусти тебя, люди поймут, что командиру каждый перечить может, каждый захочет – к бабе своей пойдет…

– Или к соседской, – хмыкнул Желтоус.

– Захочет – напьется, захочет – по делам своим куда-то слиняет… – Он запнулся, и я подумал, что водитель вновь вздохнет глубоко, с державной болью. Но он только зевнул. – А может, и простит.

– Всякое может быть, – душевно подтвердил серолицый Желтоус.

– Спасибо, братцы, за ваше доброе сердце, – поблагодарил я.

– За чье именно сердце – за мое или вот его? – уточнил с хитрым прищуром водитель. Прищур тепло подрагивал в зеркальце.

– А сами решайте, у кого оно есть, – ответил я с жеманным пафосом.

Желтоус не понял.

– Ты не выгребывайся, чувак, – обозвал меня стародавним словом, – мы к тебе по-человечески, а ты как сволочь неблагодарная…

Сидевший справа отработанно саданул меня локтем в печень.