Узник «Черной Луны»
Шрифт:
Мы вытерли слезы друг другу. Мы обессилели – потому что были просто людьми, и даже одно воспарение над плотью – удел богов – совсем обескровило нас.
Ночник лениво дарил нам свет. Спасибо ему: ночь с ее проклятым чернолунием смыла бы все краски. Белую – простыней, оранжевую – ковра, черную – зелени, луны, окна и теней, синюю – ночи, бордовую – складок портьер…
Ленка устало опустилась рядом со мной – воскресшим человечком, она осторожно положила руку на мое сердце и сказала:
– Стучит, но ленится…
– Еще не время, – сказал я бодренько, поймал ее руку, привлек Ленку к себе, она рухнула на меня. Глаза зареванные… Дурочка.
– Неужто ты всерьез подумала, что я отдам концы?
– А что мне еще было думать – если все?! Тук-тук – и тишина. И глаз нет… И зубы оскалил. Вот так. – Она оттянула свою нижнюю губу. Наверное, получилось похоже.
– Слушай, Ленок, налей мне еще твоей колдовской суспензии, – умиротворенно попросил я. Мне совсем не хотелось слушать про мой летальный исход, хотя отчетливо помнил, как до половины прошел «черный туннель».
– Что я – законченная дура? – Она вскинула ресницы. Смешные круглые глаза – такие милые и наивные… – Ты из-за бабушкиного…
Она не договорила, потому что я впился в ее губы, ощутил напрягшуюся грудь под сорочкой, она замычала, засопротивлялась, все слабее и слабее, наконец, ее ротик расслабился, я тут же почувствовал кровь, замотал головой, пытаясь сказать «прости», но не смог – она приникла ко мне с яростной силой, и я уже ничего не видел и не ощущал, кроме сладких, проникающих соприкосновений наших губ.
Наконец она договорила:
– Нет, Володечка, я не дура. Хотя вообще-то дура. Это ведь не вино. Это такая, да – суспензия… Бабка – колдунья! Мать к ней лечиться поехала. Ты не знаешь. Бабка все умеет… Так подействовало на тебя!
Она стала рассказывать о бабушке, которая колдует над травами, я наблюдал за ней, полуприкрыв глаза, и потихоньку начинал понимать, на какой грани я болтался – и «черный туннель» не зря привиделся в тысячную долю секунды. Хоть и была эта тысячная доля самая сладкая.
– Там было маковое семя, прости, – пролепетала она вдруг.
– И это хорошо, – сказал я пресыщенным голосом.
– Оно тебя чуть не погубило, – сказала Лена, склонившись надо мной, как над неизлечимым больным.
– Ты – наркоманка, – вынес я приговор.
– Пусть будет так.
– Хорошо сказано – и точно. Больше и не добавишь. Самая емкая фраза, которую мне доводилось слышать, – меня понесло.
– Что мне сделать, чтобы ты умолк?
– Налей еще.
– Ты умрешь! Точно умрешь. Поэтому ничего не получишь. Лежи и спи. Я тебя укрою бабушкиной периной.
– Опять бабушка! – Я вскочил, грозный в своей наготе.
Леночка сидела в своей любимой позе, поджав коленки.
Монстр, оживший, решительный, твердолобый и агрессивный, как зомби, кажется, уже начинал страшить ее. И откуда он взялся на ее голову?
Она все же встала – вспорхнула, – принесла из-за чернеющей портьеры бутыль и рюмку на длинной ножке.
– Мы будем пить вместе. Здесь мак…
– Хорошо, – тут же согласился я.
– Но сначала я.
– Хорошо.
Она сделала несколько глоточков – как это только умудрилась из столь малого сосуда…
Когда я вновь обжегся этой сладкой отравой – больше не воображал. Проглотил, как глотают в кабаке обязательные сто граммов.
Тепла я не почувствовал, эйфории и экстаза – тоже.
Я пожалел о несдержанности.
Лена смотрела на меня во все глаза.
– Нормально, – выдохнул я.
– Ты точно не умрешь?
– Теперь я понял, что это было. В последние дни меня пять раз приговаривали к смерти или хотели просто убить. Наверное, судьба устала от этих попыток и решила отыграться…
– Когда ты рассказывал о своих похождениях, все время смеялся, а я никак не могла понять, где ты врешь, а где – пытаешься не соврать… Прости, если… я… Я думала, что ты сочиняешь, чтобы повеселить нас.
– Неужели и про Валеру Скокова?
– Нет – про Валеру я поверила. Все эти твои переделки просто кошмарны. Неужели тебе не надоело?
«Все-таки мак – зверь», – подумал я и решил сделать Ленке замечание, потому что мой дух вновь пожелал вырваться наружу.
Глаза Леночки стали совсем осоловелыми.
«Почему она до сих пор в рубашке?» – более отчетливой и справедливой мысли у меня не было, наверное, полгода.
– Тебе нехорошо?
– Нет, просто я устала.
– Иди ко мне.
Она буквально упала в мои объятия, успев сообщить, что вовсе не пьяна.
Лена забылась у меня на плече, а когда проснулась, даже не проснулась, а слегка приоткрыла глаза, вздохнула, зевнула и, поерзав на постели, стала освобождаться от сорочки, будто это были прилипшие прошлогодние мысли. Она ухитрилась снять ее не через голову, а спустить вниз, как избавляется змея от старой кожи. После чего она, так и не открывая глаз, облегченно вздохнула и прижалась ко мне. И всем своим естеством я ощутил ее горячую плоть. Полушария грудей, расслабленный животик с ямочкой пупка, гладенькие коленки и бесконечные ноги… Ее волосы разметались по щетине моих щек, спутались с серыми пыльными усами… Именно так, господа.
Она вздрагивала в полудреме, я крепче прижимал ее, сливаясь в одно целое, в союз плоти и духа…
Окно подернулось апельсиновым цветом, прогоняя чернильно-фиолетовую краску на востоке.
Закричал петух – куриный глашатай. Она встрепенулась и потерлась о меня, как кошка.
– Кажется, ночь кончается, – сонно прошептала она.
– А я и не спал, – продолжил я тему.
Я стал собирать ее волосы, но они рассыпались – соломенный пух. Провел по ее грудям, соски смешно затопорщились, в отместку я дотронулся до них языком. Леночка вздрогнула. Мой чертенок проснулся и выставил рожки. Ленка лежала напряженная, застывшая, в ожидании, но я знал, что еще одно мое прикосновение вызовет бурю. Поэтому я не спешил.