Узник ночи
Шрифт:
Она кивнула. И затем:
– Дюран… спасибо. За все.
Он вгляделся в ее лицо. На виске у нее было грязное пятно, тонкие локоны выбились из конского хвоста, а румянец от усилий добраться до хижины потускнел в прохладном подземном проходе.
Ее глаза встретились с его, словно она читала его мысли.
Когда они оба поцеловались, он понял, что это прощание. Один из них, или оба, не выберутся из этой самоубийственной миссии живыми.
И больше всего его беспокоило то, что она, возможно, не получила его сообщение. Когда он сказал ей никого не
Велика вероятность, что ей придется оставить его здесь, когда взорвется гора, и он молился, чтобы ее желание спасти жизнь брата пересилило свет, который горел в ее глазах, когда она смотрела на него сейчас.
– Никто не имеет значения, кроме тебя, - грубо сказал он.
Глава 22
ПОКА ДЮРАН ГОВОРИЛ, Амари не понравилось выражение его лица. Нет. Нисколько.
– Не забывай меня, ладно?
– тихо сказал он.
– Ты не нужно оплакивать меня, я только... хочу, чтобы кто-нибудь меня запомнил.
– Я не хочу этого слышать…
– На случай, если Забвение - это ложь, я не хочу, чтобы все выглядело так, будто меня никогда и не было.
Прежде чем она успела возразить, он сжал ее руку, а затем потянулся и неплотно прикрыл дверь. Не сказав больше ни слова, он двинулся вперед, и в тот момент, когда Амари в отчаянии посмотрела ему вслед, она заметила далеко в темноте какое-то свечение.
Это был не сигнальный фонарь. Вырисовывая фигуру Дюрана в темноте, свет просачивался через зазоры закрытой двери.
На этот раз клавиатуры не было. Обычная ручка, как у нее в спортзале. Но учитывая то, что ждало их с другой стороны, она чувствовала, что это портал, через который нужно проходить в защитном шлеме, в противогазе и после подробного инструктажа хирурга.
– Один... два...
– Дюран сжал ручку.
– Три.
Плавным движением он опустил ручку вниз и распахнул дверь. Заглядывая внутрь, он держал пистолет наготове.
– Налево. Быстро и тихо.
Они скользнули в бледно-серый коридор, который был именно таким по ее представлению, каким и должен быть в секте: все отполировано до блеска, никаких украшений, потолок, стены и пол покрыты квадратами линолеума конца шестидесятых годов, тонкие клеевые швы между которыми выцвели до горчично-желтого цвета. Люминесцентные лампы были установлены на голых панелях через каждые два метра по потолку, и многие из трубок мигали или перегорели. Изразцы под ногами были стерты в две отдельные параллельные полосы.
От людей, идущих в ряд или парами.
Ощущение, что она попала в чужой мир, усилилось, когда они подошли к двери с такой же ручкой, как и у первой. На панели из искусственного дерева прикрепленной на двери на уровне глаз была выгравирована белыми буквами надпись, гласившая «скромность превыше всего».
Вдалеке раздавался странный тревожный гул.
Дюран, нахмурившись, огляделся. Потом покачал головой.
– Позволь мне войти первым, - сказал он, взявшись за ручку.
Она оглянулась. В коридоре никого не было. Вокруг не было ни души, по крайней мере, она
Дюран быстро и бесшумно открыл дверь и исчез в помещении. Амари подумала, что вывеска на двери напомнила ей старые щиты с рекламой купальных костюмов с юбочками и закрытыми по шею лифами и колготок, больше похожих на компрессионные чулки.
Может быть, раньше именно сюда люди посылали своих незамужних тетушек, когда те уже были не в состоянии крутить романы в течение еще одного курортного сезона...
Что это, черт возьми, был за гул?
Дюран высунул голову.
– Здесь что-то не так.
– Да неужели?
– пробормотала она себе под нос.
Он втащил ее внутрь, и она ахнула, чуть не выпрыгнув обратно в коридор. Вся комната, двенадцать на шесть метров, кишела мухами - нет, не мухами, это была моль. Тысячи бледнокрылых мотыльков, сталкиваясь друг с другом, порхали в воздухе, словно одна большая завеса.
Смахнув их с лица, она почувствовала ужасную вонь, похожую на стоячий, влажный, гниющий запах ила в русле реки в конце августа.
Она снова отмахнулась, хотя это было бесполезно. Их было слишком много…
– Это прачечная?
– сказала она.
– Раньше была.
Вдоль одной стены располагались промышленные стиральные и сушильные машины. Вдоль другой - стойки и стойки... целый универмаг стоек... на них висели сотни темно-бордовых шерстяных мантий в разной степени разложения. Моль жила за счет шерстяной ткани, прогрызая дыры, которых становились все больше, оставляя после себя измельченный до состояния сита материал.
Это была целая экосистема, результат того, что когда-то две или три бабочки попали сюда, после чего было организовано хозяйство, которое воспроизводило себя раз за разом, и так триллион раз подряд.
Дюран подошел и вытащил из ряда мантию. Шерсть рассыпалась трухой у него в руках.
– Это плохо.
– Он сбросил остатки на пол.
– Я предполагал, что мы сможем замаскироваться и таким образом проникнуть незамеченными в общину.
Амари почувствовала, как рука холодная рука смерти сжимает ее затылок.
– Думаешь, нам это понадобится?
***
Когда Дюран вышел в коридор и придержал дверь для Амари, мотыльки вылетели как клубы дыма из горящей комнаты и рассыпались в разные стороны. Ему почти захотелось загнать их обратно, чтобы они не отделялись от своих.
Он кивнул, и они с Амари двинулись обратно, прижимаясь к одной из стен изогнутого коридора и держа оружие наизготовку. Проходя мимо двери, через которую они вошли, он понял, что никто не пришел проверить, почему дверь не полностью закрыта... когда они достигли кухни кафетерия, не было ни малейшего запаха пищи... и поскольку тишина и душный воздух были единственным, что их сопровождало... ужасный вывод начал формироваться в его голове.
Он боролся с этой мыслью.
Сражался так, как должен был сражаться с защитниками Даавоса.