Узорчатая парча
Шрифт:
В типографии изготовили двести тысяч экземпляров, и сразу же навалилась другая работа. К тому дню, когда пора было впечатывать с других матриц в пустые прямоугольники названия салонов и номера телефонов, Рэйко заключила контракт еще с семью салонами. Таким образом, число заказчиков возросло до двадцати шести. Правда, мы пока все равно были в убытке, но Рэйко просто светилась от радости. Да, заказчиков-то у нас было всего двадцать шесть, а вот разбросаны они от Киото до Кобэ, и все же мы успели доставить все заказы до восьми вечера.
Рэйко повела меня в соседний ресторан, напоила пивом и накормила бифштексом. Именно накормила, иначе не скажешь. Это было что-то вроде конфетки ребенку за примерное поведение. Домой мы вернулись в разном состоянии: Рэйко бодрая и воодушевленная, я – усталый и измотанный.
Три следующих дня я пролодырничал дома. На четвертый день, вечером, мы с Рэйко отправились в баню. Дом, где мы живем, совсем старый, и в квартире нет ванны. После бани зашли в кафешку. Выпили холодного сока и направились домой. Перед домом стояла белая легковушка. Парень, сидевший на водительском месте, уставился на меня. Когда наши глаза встретились, он поспешно отвел взгляд в сторону. Меня неприятно зацепил этот косой взгляд и вообще весь вид этого типа. Тем не менее я открыл дверь
«Господин Арима?» – осведомился тип. Я утвердительно кивнул. Тогда он сказал, что у него ко мне дельце, и попросил впустить его в дом. Разумеется, все это он изложил, характерно растягивая слова на какой-то блатной манер. Я сказал, что квартира не моя, так что, если ему хочется поговорить, поговорим в другом месте. На это парень ответил, что можно прямо и здесь, но не хочу же я побеспокоить соседей? Постукав носком ботинка о дверь, он добавил, что торчит здесь уже два часа и вообще, не хочется громко кричать, но наверно, придется… Я велел Рэйко, чтобы она погуляла где-то часок, но парень сказал, что лучше бы и жене присутствовать при беседе. В голосе у него зазвучали стальные нотки, он злобно смотрел на меня. Мне хорошо знаком этот вымогательский трюк, просто до омерзения. Я впустил парня в комнату. Он снял свою дурацкую шляпу, уселся на татами, скрестив ноги, потом извлек из кармана черного пиджака бумагу и положил ее передо мной. Это был тот самый вексель на сумму в 986 тысяч иен, с моей личной печатью. Я сказал, чтобы он имел в виду, что присутствующая здесь женщина не приходится мне женой и не связана со мной родственными узами. «Вот так? – протянул парень и добавил: – Но живете-то вы вместе!» Тут он снял и пиджак. Под ним оказалась фиолетовая рубашка, настолько тонкая, что сквозь нее просвечивало тело. Потом расстегнул пуговицы почти до пупа, будто нарочно выставив напоказ свою грудь, поросшую волосами. Волосы были мокрыми от пота. На спине у парня красовались татуировки. Видимо, он специально надел просвечивающую рубашку, чтобы произвести впечатление. Да-а, явно не солидный человек, подумал я. Так, шпана какая-то. Однако иногда и шпана может быть страшной. Завидев татуировку, Рэйко мертвенно побледнела.
«Знакомый векселек?» – поинтересовался парень. Потом заявил, что тоже крутит кое-какой бизнес, и вот однажды, когда он пришел к одному должничку, тот всучил ему вместо денег вот эту липу. Думал потом содрать с него деньги, но вот незадача, должничок тот возьми да помри. Оставил после себя только пару монет. Вот и пришлось искать человека по имени Арима, чья печать стоит на документе. Полгода ухлопал, чтобы меня найти…
Все вымогатели говорят одно и то же. В этом нет никакой логики, так что на меня эти штучки не действуют. Я только коротко сказал, что денег у меня нет. Парень аж взвился: «Нет?! Ну это у тебя не прокатит! Так дела не делаются!» Я отпарировал, что на нет и суда нет, но парень не унимался: «А ты пораскинь мозгами – что для тебя важнее, жизнь или кошелек. Да и не твоя только жизнь-то…» В его голосе зазвучала угроза. При этом он метнул взгляд на сидевшую рядом со мной Рэйко. Ее била дрожь. Тогда я предложил ему пожаловаться в суд. Парень только хмыкнул: «Можно тебя, конечно, легавам сдать, но тогда я вообще в пролете. Ты, вообще, понял, кто я, козел?! Вякни только, чтобы я нес твою "липу" в суд, – сразу рыбам на корм пойдешь! В Ёдогаве уже лежит на дне с пяток покойничков! Они-то уж знают, что за такое бывает!…» Видя, что Рэйко дрожит все сильнее, я решился: делать нечего, забирай мою жизнь. Тут я вдруг почувствовал, что мне все едино – умру я или нет. Мне все опостылело.
У парня кровь отлила от лица. Рэйко вскочила, достала из шкафа пакет с миллионом иен (она получила назад свой вклад с какими-то процентами) и положила его перед парнем. Я успел схватить пакет первым и швырнул его на колени Рэйко. «Это твои деньги! – сказал я ей. – Не смей этого делать!»
Парень поднялся. «Ладно. Вы тут, того, посовещайтесь. Даю вам время. Мне все равно, кто заплатит. Монеты – они и есть монеты. Но завтра снова приду. Я свое все одно возьму – либо жизнь, либо кошелек!» И с этими словами вышел из комнаты.
Я попросил Рэйко не беспокоиться. Завтра меня здесь уже не будет. Я не вернусь. Даже такие подонки не посмеют взять деньги у женщины, которая мне не жена. «Если завтра эти типы опять заявятся и будут тебе угрожать, немедленно сообщи в полицию. Они поджимают хвост, когда их жертвы дают им отпор потому, что боятся полиции. Только грозить горазды. А сделать-то ничего не сделают. Будут потихоньку давить на психику – заявляться в четыре утра, осаждать чуть ли не каждый день по целому месяцу – потом вдруг исчезнут. Только человек спокойно вздохнет – снова начнут его мучить… Даже когда я уйду, они все равно помотают нервы, но вряд ли тронут…» – утешал я Рэйко, а у самого на душе кошки скребли. Это ведь все-таки шпана, непрогнозируемые идиоты. Они знают, что у Рэйко есть деньги. Как бы они не начали угрожать уже ей, когда я исчезну… Мне смертельно надоело бегать от кого-то, но я знал, что иного выхода нет. Но почему из-за меня должна страдать Рэйко? Почему она должна выбрасывать на ветер деньги, которые дались ей с таким трудом, которые она скопила, десять лет простояв за кассой в продовольственном отделе супермаркета, лишая себя всего, чего ей хотелось?…
Ну вот, пробил час. Это повод расстаться с Рэйко. Все женщины, что были в моей жизни – и Вы, и Юкако, и теперь Рэйко – все страдали из-за меня. А-а, будь что будет, решил я. Я помню то странное чувство покоя, что я испытал, решив развестись с Вами. Но на сей раз покоя не было – только жуткая, страшная пустота в душе…
«Я заплачу! Подумаешь, миллион иен, это же пустяки!» – обливаясь слезами, твердила Рэйко. Я попросил ее не делать глупостей. Мне уже все равно. «Я законченный неудачник. Мне никогда не везет. Будешь с таким мужчиной, как я, сама покатишься вниз», – сказал я, расстелил футон, погасил свет и лег. «Бери мою жизнь!…» –
Наутро, часов в десять, я кое-как запихнул свои вещи в саквояж и вышел из дома. Рэйко меня не удерживала. Она неподвижно сидела за кухонным столом, повернувшись ко мне спиной. Не обернулась даже тогда, когда я выходил из двери. Я же просто не представлял, куда мне теперь податься. К тете в Икуно я пойти не мог. Я пока не вернул ей долг в 600 тысяч иен. Ну с какими глазами я туда заявлюсь?! Тут я вспомнил, что у меня есть дружок со школьной скамьи по фамилии Окума. Он учился в университете в Киото, после окончания так и остался там на медицинском факультете. Окума до сих пор холост, его интересует только наука – он ведет исследования в области онкологии. Когда-то, расставшись с очередной женщиной, я две недели прожил у него, кроме того, мне доводилось скрываться у Окумы от вымогателей. Я позвонил в университет из таксофона и попросил Окуму. Когда я спросил, могу ли я немного пожить у него, он вообразил, что меня опять выгнала женщина. Окума сказал, чтобы в шесть вечера я ждал его у Государственного музея изобразительных искусств в Киото, и торопливо повесил трубку. При личных встречах он водит меня из одного кабака в другой, никак не хочет меня отпускать. А вот по телефону – совсем другой человек, никогда нормально не поговорит.
Но сначала я собирался заехать в Умэду. Я пошел пешком, однако прохода не было, шлагбаум как раз опускался. Я стоял под палящим солнцем и смотрел на приближавшуюся электричку. Ага, вот и поезд, подумал я. Все ближе и ближе. Вот сейчас он на бешеной скорости промчится мимо. Не знаю, почему я об этом подумал, но при этой мысли у меня заколотилось сердце, показалось, будто кровь с гулом отлила от моей головы, вся устремившись в ноги. Электричка была уже совсем близко. Я зажмурился и стиснул зубы. Поезд промчался мимо, шлагбаум поднялся. Все вокруг – и машины, и люди – пришло в движение. Тут я заметил, что застыл, крепко вцепившись в багажник стоящего передо мной велосипеда. Видимо, я вцепился в него бессознательно. В те минуты, что пролетели с момента появления электрички и до того, как она прогрохотала мимо, во мне происходила какая-то напряженная борьба. Я остановил такси и попросил отвезти меня в Умэду. В такси работал кондиционер, и было, пожалуй, даже холодно, но мое тело все время покрывалось испариной, я потел и потел. После той истории в Киото, то есть все эти десять лет, я ни разу не думал о смерти – даже в минуты отчаяния, когда мир вокруг рушился. Но когда появился этот мелкий бандит и предъявил мне мой вексель, пугая меня своими совершенно нелепыми и нестрашными угрозами, когда я увидел трясущуюся от страха Рэйко, я ощутил нечто такое, что хуже отчаяния, хуже разочарования: я словно погружался в черную-черную яму, в которой не было дна. Тогда я подумал: лучше умереть, ну зачем я живу? Я дошел до того, что вынуждаю Рэйко бросить на ветер деньги, которые нужны ей как кровь. Есть ли на свете что-то, что могло бы переменить мою жизнь?…
В Умэде я сел на электричку линии Ханкю. Вышел в Каварамати и смешался с толпой. Вскоре впереди замаячило здание универмага, в котором работала Юкако. Я зашел в кинотеатр. Крутили какой-то оглушительно громкий иностранный фильм, в котором обнаженная красотка и непобедимый шпион то обнимались, то убегали от преследователей. Из кинотеатра я вышел в пятом часу, до встречи с Окумой оставалось еще часа два. От кинотеатра до места встречи довольно далеко, но мне нужно было как-то убить время, и я не придумал ничего лучше, как пойти пешком к Государственному музею изобразительных искусств. Еще пекло, хотя солнечный свет уже начал приобретать красноватый оттенок, и я зашел в первое попавшееся кафе. Я уселся на стул, закрыл глаза и, похоже, задремал. Когда я открыл глаза и взглянул на часы, то понял, что я не задремал, а уснул как убитый и проспал почти два часа. Я поспешно вышел из кафе. У входа в музей, на площадке, посыпанной мелким гравием, уже топтался Окума. «Я явился в пять тридцать и дожидаюсь тебя битый час!» – сказал он. Мы направились в ближайший ресторанчик, куда Окума иногда заходит пропустить стаканчик. Он сказал, что у него сегодня как раз получка и что он угощает, тем более что у меня и денег-то, скорей всего, нет. Мы заказали по большой кружке бочкового пива и несколько рыбных блюд. Из дома я вышел в рубашке с короткими рукавами и в пиджаке, но в такси пиджак снял и теперь держал его в руках. Хозяйка ресторана предложила повесить пиджак на плечики, и я протянул его ей. В этот момент из внутреннего кармана неожиданно высунулся уголок конверта. Я с удивлением открыл его и увидел там пачку купюр – десять бумажек по десять тысяч каждая. Это Рэйко тайком сунула мне конверт с деньгами во внутренний карман пиджака. Я переложил конверт в задний карман брюк и застегнул его на пуговицу, чтобы не потерять. Выпив, Окума, как обычно, начал болтать без умолку. Сначала он рассуждал о каком-то борце сумо, говорил, что на следующем турнире он наверняка получит второй высший ранг, потом переключился на бейсбол, и рассказал, что один парень из какой-то школы высшей ступени на будущий год войдет в известную команду нападающим, что здесь крутится миллион незаконных денег, – в общем, нес какую-то чепуху. А потом, намочив кончик палочки для еды в кружке пива, принялся чертить на стойке малопонятные математические и химические формулы, объясняя мне существующие в мире теории, касающиеся его специальности – лечения раковых заболеваний. Он сказал: «Рак – это ты сам». Я не понял, что он имеет в виду, и Окума пояснил, что по его мнению, рак проникает в организм не извне, а зарождается внутри самого человека, возникает из человеческой плоти. Раковая опухоль отличается от нормальных тканей, но это не чужеродное тело. Это «нечто», что изначально присутствует в организме, но потом перерождается и разрастается, отравляя организм продуктами своего распада. У него уже заплетался язык, но он продолжал: «Самый быстрый способ убить рак – это умереть самому!» Я не понял, всерьез он это сказал или нет. Разглагольствуя, Окума беспрестанно поглаживал свою заросшую щетиной физиономию. Закончив свой монолог, Окума поднялся и попросил счет. Потом мы побывали еще в трех барах. Когда мы ввалились в третье заведение, Окума уже едва держался на ногах, я же по-прежнему был трезв как стеклышко. Алкоголь меня не брал.