Узоры на коже

Манило Лина

— Вообще-то я вменяемым был, пока с тобой не познакомился.

Поля отвечает тихим смехом, когда провожу пальцами вдоль линии скул, подбородка, ниже спускаюсь, достигнув ворота футболки. Ещё чуть ниже, и Поля всхлипывает, когда свозь ткань чувствую как грудь напряглась. Сжимаю ладонью податливую плоть, а дыхание сбивается. Уже и сам почти не дышу, когда футболка на пол летит, а сквозь ажурное нежно-розовое кружево вижу, как напряглись тёмно-вишнёвые соски. Чёрт возьми, сейчас точно инсульт разобьёт.

— Ты лучшее, что могло со мной случиться.

— Паша…

Не

даю сказать ещё что-то, накрываю губы своими, и языки сплетаются в причудливом танце, и будто искры вокруг летят, и кислород заканчивается. Но, когда целую её, когда так отзывчива любому прикосновению кажется, что дышать-то мне и незачем.

Не прерывая поцелуя, потому что оторваться невозможно подталкиваю к подоконнику — высокому, широкому — и помогаю сесть. Так она выше, так удобнее — ей, мне. Но в этот момент существуют только мы, когда воздух один на двоих, и кровь, кажется, бежит по единому кровотоку. Сердце гулко стучит, в груди ему тесно, оно рвётся наружу, готовое выпрыгнуть из горла.

Моя футболка летит на пол, сверху приземляются мои и её брюки, а сверху пикирует раздражающее до одури нижнее бельё — кружевное, почти невесомое.

— Зачем ты его носишь? — спрашиваю, оглаживая высокую грудь, целуя в шею, оставляя красные метки, которые каждому покажут: моя. Тонкие пальцы проводят по моей шее, спускаются ниже, оставляя глубокие борозды, и движения эти отдаются сладкой болью.

— Привыкла. — Дышит в шею жарко, влажно целует, всхлипывает, когда мочку уха прикусываю, языком вдоль шеи спускаюсь, зализывая следы недавних поцелуев.

— Придётся отвыкать. — Мой шёпот больше похож на шипение змея, а Поля выгибает спину, крепче грудью прижимается. И кожа к коже — так сладко, томительно, до боли под рёбрами и бешеной пульсации внизу живота.

Резким движением раздвигаю стройные ноги шире, чтобы ни одной преграды между нами не осталось, чтобы войти резко, одним движением до упора, но не тороплюсь. Касаюсь, дрожащими от рвущих на части эмоций, пальцами нежной кожи внутренней стороны бёдер, и Полина вздрагивает. Подаётся ближе, прижаться пытается, в плен горячей сладости поймать хочет.

— Нетерпеливая какая…

Нет, это выше моих сил, терпение — не главное моё достоинство. Вхожу резко, ловя распухшими от поцелуев, саднящими губами вскрик. Толчок, движения — с каждой секундой всё интенсивнее, лихорадочнее. Ногти царапают спину, мои пальцы сжимают округлые ягодицы, наслаждаясь ощущением бархатистой кожи. Мне мало её, так отчаянно мало, когда так крепко ноги обвивают талию, а высокая грудь трётся о мою. Пот течёт по спине, стекает по пояснице, но плевать. Даже если испарюсь сейчас, умру от обезвоживания — не остановлюсь.

Когда освобождение приходит, и оргазм мощной волной обрушивается сверху яростной волной, оглушает, я прижимаю Полю к себе, чувствуя биение её сердца, и почти глохну от шумящей в ушах крови.

Опираюсь лбом на её хрупкое плечо, а воздух со свистом покидает лёгкие. Кажется, меня всё-таки разбил инсульт, но

похер.

— Ого, — выдыхает, и смеётся, поглаживая мою спину. — Надо почаще тебя ревновать.

— Твоя ревность меня только что чуть в могилу не свела.

— В могилу не надо, живой ты куда прекраснее. Да и вообще… Как жить-то, если тебя не будет?

— Как раньше жила, так и будешь.

— Так уже не выйдет…

— Я люблю тебя, Поля. Просто запомни и только попробуй забыть.

31. Полина

Мы выходим из кабинета, а я даже примерно представить себе не могу, сколько времени провели здесь. Но сейчас мне так хорошо, и мы с Брэйном будто два подростка — тискаемся, смеёмся, целуемся. И совсем не волнует, что моя жизнь порвана на цветные лоскуты, потому что такой силой переполнена, какой никогда не ощущала. Квартиру можно снять, работу новую найти, всё можно исправить, но впервые я сама себе хозяйка и это очень необычное, новое чувство, что аж голова кружится.

— Поедем кататься? — спрашивает Брэйн, играя с моими короткими волосами на затылке. Даже страшно представить, какой бардак у меня на голове сейчас. Ну и пусть. — Чего в духоте сидеть?

— А Ася? — вспоминаю об оставленной в баре подруге. — Ещё вляпается в какую неприятность, сам знаешь, на что Анастасия Петровна может быть способна.

И точно кто-то мысли мои услышал: появляется Ася собственной персоной. А рядом какой-то мужик! Высокий, статный такой, лет сорока, со светлой бородой… Они не видят нас, потому что Ася стоит, вжавшись спиной в стену, а её новый знакомый упирается рукой рядом с её головой и что-то вещает на ухо. Он симпатичный, и Ася явно такого же мнения, если судить по блуждающей на губах улыбке и лихорадочному румянцу на щеках.

— Ты его знаешь? — тихо спрашиваю, а Брэйн присвистывает.

— Это Викинг. — Паша явно ошарашен. — Хозяин "Бразерса".

Тем временем этот самый Викинг — похож, кстати, — убирает волосы с лица Аси, задерживаясь пальцами на коже чуть дольше необходимого. Мне так странно видеть её с кем-то, кроме Саши, что кажется, будто сон вижу.

— Скажи мне только: он нормальный мужик? — Мне важно знать, что этот Викинг за птица такая. Вдруг извращенец какой-то.

— Ну… Я с ним лямуры не крутил, конечно, — хмыкает Брэйн, — но и не видел, чтобы другие крутили. Он у нас одинокий волк.

— Сейчас он таковым точно не кажется, — глупо хихикаю, потому что не привыкла ни за кем подглядывать, и от этого неловко делается, будто не в своё дело лезу и в любой момент по шее получить могу. — Как бы нам незаметно проскочить? Не хочу, чтобы они видели нас.

— Поздно, детка, — смеётся Брэйн.

— О, — восклицает Ася, когда замечает нас, — ребята. А меня тут на экскурсию пригласили…

Она делает неопределённый жест в сторону, отступившего на шаг, спутника, а лицо её ещё сильнее краснеет. Делать нечего, подходим ближе, а Викинг улыбается и обнимается с Брэйном.