В августе жену знать не желаю
Шрифт:
— Ушли? — спросил кто-то из них. Да, купальщики все ушли, больше никого, можете выходить. Волны приободрились, осмелели — и вот уже самые храбрые подталкивают других, побуждая их идти вперед. Вот одна робко подошла из открытого моря, но на полпути испугалась, осела. Вот другая, совсем крохотная, белая, приближается полным ходом. Настоящий морской конек! Вот еще один, и другой — наскакивает на первый. Вода покрывается белыми резвунками.
Два часа дня. Это время, когда купаются волны. Теперь они хозяева моря, весело скачут по воде резвые скакуны под отвесными лучами солнца; кувыркаются, гоняются друг за дружкой, как влюбленные дельфины, окатывая друг друга брызгами,
Теперь они хозяева моря.
Автор пользуется тем, что время сейчас безлюдное и тихое, чтобы поговорить о море.
Я могу себе это позволить, учитывая мое знание моря. (Море действует на меня причудливым образом: приносит мне вдохновение, но одновременно прогоняет всякое желание работать).
Если не считать этого обстоятельства, нельзя сказать, что я старый морской волк, или что я занимался какими-то исследованиями моря, либо подолгу жил в приморских странах. Свое большое практическое знание моря я приобрел странным манером: всякий раз, оказываясь на берегу моря, я не упускал возможности внимательно изучать разные его стороны и происходящие в нем явления; разумеется, явления эти касались, главным образом, трудности сохранять равновесие на лодке или привычек морских ежей (худшая среди которых проявляется в том, что они все время путаются под ногами у купальщиков). Так бывало и когда я совершал морские купания, и даже когда поезд, на котором я ехал, проезжал по берегу моря. Думаете, я зря терял время? Я так не считаю. Я собрал громадный материал, и сейчас могу с полным правом гордиться тем, что в состоянии ответить на любой вопрос, касающийся различных сторон жизни моря; разумеется, в пределах, о которых речь шла выше.
Я также уверен, что никто не может похвастать такой коллекцией морских закатов, как у меня.
Дело в том, что летом я часто проводил по несколько месяцев на море с единственной целью изучения безбрежных его просторов. И даже в те разы, когда я участвовал в однодневных поездках с друзьями — зачем, вы думаете, я ездил? Чтобы изучать море. Даже купался я именно с этой целью, и ни с какой другой.
Однодневные поездки на море притягивают непогоду. Это происходит так: вечером накануне поездки небо — после многих дней ясной погоды — покрывается облаками. Люди, записавшиеся на поездку, глядят на небо, но, как бы в силу молчаливого сговора, ничего друг другу не говорят. Ночь проходит неспокойно, надежды сменяются страхами, сон краток и тревожен.
На рассвете подъем. Взгляд на небо: пасмурно. Кто-то говорит:
— Туман: день будет великолепный. Может, жарковат.
Все идут на пристань, небо по-прежнему серое. Толпа пляжников волнуется.
Во время переезда все заявляют, что на море погода будет прекрасной. Один старый рыбак, который только что вернулся из города, смотрит на небо и, прищурившись, играя морщинами, веско роняет, что наконец-то дождались дождя. И прибавляет, что для урожая это очень хорошо.
Хочется думать, что эти старые морские волки с их хвалеными барометрическими способностями ничего на самом деле в погоде не смыслят. И пассажиры соглашаются с одним синьором, который рассказывает, что несколько недель тому назад небо было еще облачнее, чем теперь, но на море, как по мановению волшебства, погода оказалась на удивление ясной. Тут каждый из участников прогулки рассказывает, как в какое-нибудь утро — причем, у всех разное — он наблюдал похожее явление.
Тут все делают заключение,
На море шторм.
Пропитанная влагой пляжная ротонда, из всех щелей дощатого верха которой каплет вода, пуста. На потемневшем от дождя пляжном песке никого. Над бараком, где располагается медпункт, развевается красный флаг: купаться опасно.
Купальщики, мокрые и озябшие в легкой одежде, держа в руке нетронутый сверток с халатом, стоят под пляжным навесом и смотрят на бесчисленные волны, рождающиеся повсюду и непрерывно в ревущем море, — они катятся, сначала вырастая до гигантских размеров, а затем рассыпаясь с продолжительным шумом.
Бедные пляжники. Они похожи на потерпевших кораблекрушение, стоящих на плоту. Какое-то время они надеются, что шторм утихнет и, в силу какого-то чуда, снова установится ясная погода. Потом, один за другим, извлекают из сумок снедь и принимаются завтракать, обмениваясь скупыми словами.
Два или три смельчака облачились в купальные костюмы. Их появление будит какие-то безумные надежды. Кажется, что этот поступок приведет к возвращению штиля. Но нет — льет как из ведра, и смельчаки смотрят на море с унылым и зябким видом. Самое большее, на что они могут рассчитывать, — это, если перестанет дождь, сесть на корточки на песке и мочить ноги пеной самой длинной волны. Их ноги оставляют на песке черные ямки, которые тут же наполняются водой.
Потом с первым поездом все возвращаются в город, где, как правило, стоит прекрасная погода.
Летом те, кто проводит воскресенье на море, выезжая на рассвете с самыми радужными надеждами, полными сил и энергии, чистыми и веселыми, возвращаются вечером в город, как огромная разгромленная армия. У них ломит все тело, плечи в ожогах, в волосах и туфлях полно песку. Они едва стоят на ногах. Их лица обожжены солнцем, глаза лихорадочно блестят, а носы похожи на маленькие помидоры. Можно подумать, что это пьяные или температурящие больные.
Они выходят с вокзала, увешанные свертками, корзинками, детьми и оплетенными бутылями; оглушенные электрическим светом трамваев, они разбредаются, как призраки, по своим квартиркам.
Целый день они провели на пляже. Но если отпускники, то есть те, кто остается на море и в будние дни, провели самые жаркие часы, укрывшись за зашторенными окнами пансионатов, эти жарились на солнце перед ослепительным металлическим морем до самого заката,.
Потом они оделись и, чтобы успеть занять место в поезде, отправились на вокзал часа за два до отправления — то есть, ровно тогда, когда воздух посвежел и пребывание на пляже начало становиться приятным. Но на вокзале они увидели, что все перроны забиты людьми, которые, чтобы успеть занять место, пришли за три и четыре часа до отправления поезда.
Здесь совершается последнее и самое трудное дело за этот день: взятие штурмом поезда. Однако занять место удается лишь немногим пронырливым мальчишкам, готовым на все. Так что всю дорогу почти всем приходится стоять — да так, что не пошевельнуться по причине давки, потеряв из виду родственников, друзей и знакомых.
В тусклом свете фонарей последнего пляжного поезда множество воспаленных скул, лихорадочно блестящих глаз и красных носов, двигающихся в такт мерно качающимся вагонам, кажутся особенно дьявольскими и зловещими.