В бой идут одни офицеры
Шрифт:
— А как вы сами сюда попали? — спросил наконец Шадрин. — Я имею в виду Афганистан, конечно.
Бернетт вздрогнула от неожиданности, но потом тепло улыбнулась.
— Господи, — проговорила она облегченно, — я уже и не надеялась, боялась, что произошли какие-нибудь необратимые психические изменения. Конечно же, я расскажу вам всю свою историю. Я американская подданная, сотрудник НАСА. Работаю в подразделении, которое занимается отслеживанием новейших технологий и достижений в науке.
— Научная разведка? — удивленно спросил Шадрин.
— Что-то вроде того, — усмехнулась Бернетт. — Так вот, в этом регионе были зафиксированы явления странного поведения людей, их исчезновение. Мы, обладая огромной базой
— Инопланетян? — переспросил недоверчиво Шадрин. — Вы это на полном серьезе?
— Андрэ, — как-то устало сказала Бернетт, — если я вам начну рассказывать обо всем, что известно в НАСА, вы станете шарахаться от каждого куста на дороге и собственной тени.
— Но почему же тогда все это сохраняется в такой тайне… — начал было Шадрин обычный в таких случаях вопрос.
— И вы туда же, — обреченно вздохнула Бернетт, — вы ведь думающий человек, военный. Подумайте сами, для чего вся эта информация держится в секрете от населения и от других государств.
— Пожалуй, да, — после небольшой паузы ответил Шадрин, — извините, этот вопрос вырвался сам собой. Слишком все неожиданно. Так, значит, вы решили, что таких, как я, изготавливают инопланетяне для внедрения в общество землян?
— Если не хуже.
— Хуже? Куда же хуже?
— Мы опасались, что здесь речь идет о скрещивании и выращивании новой расы, неотличимой от землян, которая может создать угрозу цивилизации.
— Что-то вроде «пятой колонны»? Но это слишком невероятно! И откуда такая уверенность, что они нам враги? Если это высший разум, то он должен быть более совершенным, чем наш, более гуманным.
— Более совершенный и более гуманный разум человека не мешает ему ставить опыты на крысах и мышах, тыкать палками в муравейники. Мы не знаем, по какому пути шло развитие этого разума, не знаем его отношения к нам. Может быть, это настолько высокий и совершенный разум, что мы воспринимаемся не выше, чем гориллы и шимпанзе. Вам рассказать, как в 1947 году у берегов Антарктиды дюжина «летающих тарелок» за двадцать минут вдребезги разгромила нашу эскадру? Свидетелями этого страшного боя были более десяти тысяч американских военных моряков и летчиков, которых сбивали, как воробьев из рогаток. Они выскакивали из воды и беззвучно проносились на такой непостижимой скорости между мачтами кораблей, что от потоков воздуха лопались проволочные антенны.
— Бр-р, — передернул Шадрин плечами, — лучше уж пусть будут земные террористы, чем инопланетяне. И что же, вас сюда направили одну?
— Нет, со мной было двое помощников — полевые агенты, бывшие сотрудники спецслужб. Но нас, как видите, перехитрили. Они наверняка не знают, где я и что со мной.
— Я бы не стал говорить так определенно. Опыт-то какой-нибудь у них есть, должны что-то нарыть.
— Боюсь на это надеяться. Да и времени на это уже нет. Сегодня, Андрэ, решится ваша судьба, а соответственно, и моя тоже.
— Что же должно произойти сегодня?
— Последнее тестирование, а потом, если все пройдет нормально, вас отсюда заберут для какого-то зловещего задания. А меня либо просто убьют, либо тоже превратят в подопытного кролика.
Шадрин смотрел на сидевшую перед ним женщину. Она как-то сразу постарела, стала усталой и беспомощной. Раньше Шадрину казалось, что Бернетт едва ли немного больше сорока лет. Сейчас перед ним сидела абсолютно пожилая женщина, смертельно уставшая и доведенная до крайности душевными муками. «Это она доверилась мне, поэтому так и расслабилась, — понял Шадрин. — Когда была одна, один на один с этими типами, то держалась, а сейчас сдала. Только какая на меня надежда? Ладно, прикинем, что мы имеем».
Последние два дня Шадрину не только разрешали ходить по внутренним помещениям клиники, но и заставляли посещать спортивный зал. Все понимали,
А еще Шадрин помнил, что когда его возвращали из ущелья после стрельбы по мишеням, то высадили из машины во дворе клиники. Ему велели самостоятельно идти в свою «палату». Наверное, хотели проверить, насколько он адекватен нормальному человеку, сможет ли выполнить элементарное задание, связанное с ориентацией в пространстве. Путь из лаборатории через клинику наружу он себе представлял.
— Мне кажется, бежать отсюда невозможно, — снова заговорила Бернетт. — Я надеюсь только на то, что вы пройдете последние тесты, выберетесь на свободу и приведете помощь.
— Вы же говорите, что пройти эти тесты в здравом уме невозможно, что я обязательно выдам себя.
— Да, невозможно. Но я помогу вам и постараюсь подстраховать там, во время тестирования.
— Кэролайн, — неожиданно позвал Шадрин.
— Что? — подняла свои потухшие глаза на русского Бернетт.
— Скажите, Кэролайн, а сколько вам лет?
— Я уже старая, Андрэ. В этом году мне исполнилось сорок, — ответила Бернетт вялым голосом, затем тряхнула головой, как будто прогоняя сон, и заговорила совсем другим голосом, молодым и сильным: — Не будем терять времени, Андрэ, у нас будет только один шанс — точнее, у вас. Я должна ввести вам лекарство. Я введу вам повышенную дозу, хотя это может быть и рискованным. Скажите, вы склонны к аллергии на медицинские препараты?
— Я не так уж и много лечился, но думаю, что не страдаю. По крайней мере, на анальгетики у меня аллергии нет, на цветочную пыльцу, шерсть животных — тоже.
— Хорошо, потому что такая доза может вызвать аллергическую реакцию. Но лучше аллергия, чем полная зависимость от чужой воли. Подождите, сейчас я все принесу.
Бернетт ушла, оставив Шадрина наедине со своими размышлениями. «Вот так вот сидишь на границе на своей заставе и ничегошеньки не знаешь. А тут такие дела творятся, что в голове не укладывается. Инопланетяне, свои же земляне — и все со своими угрозами, своим вмешательством, своей жаждой завладения миром. Хотя насчет инопланетян я, кажется, перегибаю, те пока не жаждут владения нашим миром. С их технологиями только захотеть, и за сутки мы будем не в состоянии сопротивляться, нечем будет. А вот свои родные земляне — эти еще страшнее. Попал я как кур в ощип. Думай, Андрей, размышляй, — говорил себе Шадрин, — бежать надо отсюда, пока жив, пока от тебя не ожидают, что ты в состоянии бежать. А если не получится, то принять последний бой, разгромить весь этот гадючник напоследок, чтобы другим сюда не попадать. Ты солдат, Андрей, твоя работа в том и заключается, чтобы быть готовым умереть в каждую минуту. Поэтому выбор не особенно велик. Либо я подгадываю удобный момент и пытаюсь бежать, либо у меня не получается, и я продаю свою жизнь так дорого, как только смогу. А могу я многое!»