В час, когда взойдет луна
Шрифт:
«Итак, что я им скажу? Я скажу, что сразу попробовал зайти с другого конца. Если в штабе крыса, то она там не вчера завелась. Значит, нужно разобраться с последней операцией. Которая была удачной. Просто на редкость удачной. Если крыса есть, а гауляйтера Австрии, Германии и Италии нет — значит, его позволили убить. И тогда очень интересно, откуда пришла информация о Литтенхайме. А пришла она от одного из персональных контактов Стеллы. Что само по себе ничего не значит. К ней этот контакт могли и „подвести“. Но тогда, услышав о Екатеринославе, Стелла должна была немедля озаботиться душевным здоровьем этого самого контакта. И уж точно упомянуть его в разговоре со мной — как только я заговорил о том, что Михал ищет „дятла“. А она этого не сделала. Более того, она каменно уверена в том, что Михал мертв — и сдается мне, не из сети она эту информацию получила. Да, это должно пройти без масла. Спасибо, пан Квятковский… Только… — Курась остановился, — а что если Стелла права? Что если Михал на самом деле погиб? Тогда это либо остатки его людей добираются до меня… либо… либо российская СБ — до моего куратора. Возможно? Ещё как. А проверить совсем просто. Если на встречу придет сам Михал — вопрос закрыт. Если мальчик — нужно попросить встречи с Михалом и посмотреть, что будет. И пусть Квятковский потом копает».
…Они слегка опоздали — вполне в рамках конспиративного хорошего тона. Опоздание в данном случае было средством демонстрации лояльности: они поверили Курасю на слово, позволили первым прийти в знакомое ему и незнакомое им место, где он мог бы расставить наблюдателей или разместить контрольные камеры. А впрочем, грош цена такой демонстрации — у них было время сориентироваться. Вон та парочка уличных музыкантов, черная девушка и белый парень — кто они на самом деле? И чьи?
— Ваши? — улыбнулся Курась, мотнув головой в их сторону.
Эней помотал головой. Теперь его одежду дополнял тонкий джемпер с капюшоном — над Вислой было по-вечернему прохладно. Его спутник, высокий блондин в дымчатых очках, был одет в голубые потертые джинсы и сине-белую клетчатую рубашку.
— Если бы это были наши, мы бы вам все равно не сказали, верно? — улыбнулся он.
— Вы были правы, — Курась закурил, протянул пачку сначала Энею, потом новоприбывшему. Первый отказался, второй достал свои — и только огоньком разжился у Курася. — Перед встречей я связался со штабом. Точнее, с одним человеком из штаба. Этот человек ведет себя странно. Казалось бы — стоит порадоваться тому, что Михал жив. Или хотя бы удивиться. Может быть, даже неприятно удивиться — «Крысолов» понравился в штабе не всем — я сам от этой идеи не в восторге… Но человек уверен в том, что Михал мертв.
Эней смотрел в пол.
— А почему, пан Юпитер, вы позвонили именно этому человеку?
— Потому, — Курась затянулся, — что, вернувшись к себе, я подумал: сдать вас могли сверху или снизу. Но если сверху — то этот человек там уже давно. Его не сегодня ввели или сломали. Ваша предыдущая работа была очень-очень удачной. Может быть, вам кто-то хотел удачи? — Он посмотрел на Энея. — Я даю жилье и обеспечиваю транспорт — и часто знаю больше, чем мне положено. Информация о Литтенхайме пришла через контакты того человека, которому я звонил.
— Это Стелла или Билл? — непринужденно спросил высокий. Почему-то по-русски.
Курась чуть не поперхнулся дымом. Они успели подсадить «клопа». Значит, врать бессмысленно
— Стелла. И меня очень занимает эта её уверенность в том, что Михал убит. Как в отношении её, так и в отношении вас, господа. Ведь если Михал мертв, то все, что вы наговорили мне в Захенте, пан Энеуш — все это полная лапша. Я могу увидеть самого Михала, поговорить с ним?
— Не можете, — Эней по-прежнему молчал, говорил белявый, — Михал действительно мертв. Почему бы пану инженеру не пойти в своих предположения дальше? Группа Ростбифа легла в полном составе — частью до операции, частью после. Найти молодого человека подходящего роста, сложения и типа оказалось очень легко — у покойного Энея была совершенно серая внешность. Наживку забросили наугад — но вы клюнули, пан Юпитер, вы заглотали её целиком.
Высокий совершил неуловимое движение — и зажигалка Курася оказалась у него в ладони. Старший. Старший из российской безпеки. И лет ему много, потому что сумерки только-только опускаются… У Курася сердце ёкнуло и понеслось галопом — вот только вырваться из ребер и удрать, бросив хозяина, оно не могло, как ни хотело.
Подбрасывая и ловя зажигалку, варк продолжил:
— Вы сразу же поверили, что Саневич уцелел и пришел искать вашей жизни. Именно вашей, не чьей-то ещё. Вы сейчас боитесь — но не меньше вы боялись, когда ждали, что с минуты на минуту появится Михал. Человека вы бы провели — но запах вашего пота я учуял за километр. Чем вам так страшен Михал, пан Курась? И за что, — он склонился к самому лицу Курася, и загасил сигарету о свою ладонь, — вы так ненавидите покойного?
Курасю очень хотелось вызвать снитч, но от этого его удерживали два соображения: первое — эти двое, перехватив вызов, успеют убить его раньше, чем снитч подлетит. И второе — сейчас может начаться более крупная игра. И из этого следует, что хотя пан Курась и потел от страха, и ощущал какие-то шевеления в животе — но настоящим трусом он не был, ибо настоящего труса в такой ситуации не остановили бы никакие соображения.
— Зачем? — спросил он. — Зачем вы мне это говорите, высокий господин? — последнее прозвучало почти издевательски. — Если вы хотели гнать через меня дезу, зачем показываться мне. Почему не втемную?
«Вы открылись мне, — думал Курась, — Вы меня не убили и вы мне открылись. Значит, вы и не собирались меня убивать. Я вам нужен. Живой. На вашей стороне».
— А почему мы должны раскрывать вам свои резоны, пан Юпитер? — переспросил тот, кто выдавал себя за Энея. — Мы играем с вами в открытую, такова оперативная необходимость. Была бы она другой — мы бы играли с вами втемную.
— Кстати, знаете, как у нас называется игра втемную? — весело и опять по-русски спросил старший. — Сталинград. Потому что все стоят насмерть. А вы не готовы стоять насмерть, господин Курась. Вы не из таких. Покойный Ростбиф — да, а вы — нет. И кто вам сказал, что мы хотим гнать через вас дезу? Разве вы слили польской безпеке дезу? Нет, вы слили ей чистую правду. Честный обмен.
— Кто такая Стелла и почему она уверена, что Ростбиф мертв? — спросил лже-Эней.
— Я не знаю, почему она уверена, — ядовито сказал Курась. — Просочиться с такой мерой точности оно могло только из вашего ведомства. Она координатор по Европе, и если бы не Литтенхайм и не сегодняшние её слова, я бы поклялся, что она невинна как бабочка. Потому что если бы у нее текло, хоть струйкой, хоть куда-нибудь, мы бы шагу из под колпака не сделали и я бы никому не был нужен. Ей тоже «Крысолов» встал поперек глотки — но это потому, что она считает, что мы вовсе не должны трогать людей. Только варков, извините, старших.
Он посмотрел на лже-Энея и беловолосого. В гляделки с ними играть было бесполезно.
— Я бы не стал её вызывать. Не пришло бы в голову. Я сразу решил, что Литтенхайма ей слили через третьи руки. Не заподозрил. Но мой куратор сказал: «Позвони». И тут такое…
— Имя, — сказал псевдо-Эней.
— Не знаю. Не знаю, и не пытался узнать. Знаю, что немка. Это что, проверка?
— Нет, — улыбнулся старший.
— Она же ваш агент.
— Наш? Это чей?
И тут Курась понял, что дела его совсем плохи.