В час, когда взойдет луна
Шрифт:
Сама подсадка прошла как по нотам: в кафе офисного комплекса, где господин Курась каждый день ровно с 16–40 до 17–00 то ли полдничал, то ли ужинал, в очередь к кассе за ним встал долговязый молодой человек, судя по надписям на цветастой майке — немецкий мототурист. Курась еще и рассчитаться не успел, как его пиджак оказался оборудован «жуком». Теперь оставалось только пролететь над гнездом и уронить туда кукушкино яйцо.
— Ну что ж, пускай; В том и забава, чтобы землекопа Взорвать его же миной; плохо будет, Коль я не вроюсь глубже их аршином, Чтоб их— распевал юный техник, налаживая качество звука в маленьком фургончике какой-то цветоводческой фирмы, сдававшей в неходкие дни лишние грузовики в прокат. Надо ли говорить, что Антон любил Шекспира?
Оставалась опасность, что Курась проверит пиджак — у него могла быть и такая привычка. Поэтому Эней собирался звонить почти сразу же по выходе Курася из кафе, чтобы не дать ему времени и заставить действовать быстро. Загвоздка была только в одном: Антон не знал польского языка. Он понимал, что ему говорят Малгожата, Хеллбой и Стах, потому что они, обращаясь к нему, артикулировали четко и раздельно. А когда с Антоном заговаривал на улице случайный поляк, ему оставалось только «пшепрашивать». Поэтому разговор Энея с Курасем он слушал в компании Малгожаты и Игоря, которые должны были, если что, объяснить ему все на пальцах.
— Курась слуха, [71] — сказал голос до того респектабельный, что обладателя хоть в парламент избирай. Впрочем, зачем образованному человеку со своим делом заниматься такими глупостями как политика?
— Пшепрашам, — сказал в другое ухо голос Энея. — Пшиехали джишь з Кресув.
Несколько секунд Курась переваривал информацию.
— Чи пан хчял бы вынаёнчь локаль?
— Квартиру? — спросил Антон. Игорь кивнул.
— Так, — сказал Эней. — Мало мешкание в Варшаве, таньо, на бжегу Вислы.
71
— Курась слушает.
— Извините. Мы сегодня приехали с окраины.
— Господин хотел бы нанять квартиру?
— Да. Небольшую квартиру в Варшаве, дешево, на берегу Вислы.
— Есть такая. Может ли господин подождать до завтра, чтобы я мог ее показать?
— Нет. Сейчас, если господин будет так любезен. Мой отец хотел бы нанять сейчас.
— Так где и когда господин хотел бы назначить встречу?
— Жду здесь, в галерее, в кафе. Если бы господин мог прийти сейчас.
— Буду через минуту.
— Что такое таньо? — спросил Антон. Слово было знакомым, но значение — неизвестным.
— За мало деньги, — сказала Малгожата.
— Мамы тако, — произнес Курась. — Чи може пан почекачь до завтра, же бы я показалем бым?
— Не, — быстро ответил Эней. — Тераз, як пан бендже ласкавы. Муй ойчец хчял вынаёнчь тераз.
Курась снова выдал паузу.
— То гды и кеды пан хце вызначичь споткание? — спросил он наконец.
Малгожата показала руками — встретиться. Антон кивнул.
— Чекам ту, в галерее, в кавярни. Кды бы пан дал рады пшийшчь тераз…
— Бендом за хвыле, — бархатно пророкотал Юпитер и отключил микрофон.
Ойчец… Курась снял наушник и посмотрел на него, как будто тот на его глазах только что превращался в скорпиона. Отец. Значит все опять враньё и Михал опять жив. Михал жив и Михал очень захочет знать, как так вышло, что безпека нашла их за два дня. И как так вышло, что безпека была уверена, что это именно он. Настолько уверена, что отрапортовала об успехе, не дождавшись результатов анализа. Курася передёрнуло. Но… но он позвонил мне, а не пришел. Значит, он верит мне, а если и подозревает, то не очень, не больше чем прочих. И почему звонил не сам Михал, а этот его приемыш? Нет, нужно пойти и поговорить.
В
Эней сидел за столиком у окна, откуда просматривалась вся площадь. Курась его ни разу не видел, но мгновенно узнал: среднего роста темноволосый юноша с серьезным и малоподвижным лицом. Одет он был настолько легко, насколько позволял музейный этикет — явная демонстрация того, что при нем нет оружия. Элегантная шелковая рубашка с воротником-стойкой и модные узкие «кюлоты» облегали фигуру так, что даже самый маленький пистолет или нож было негде спрятать. На шее болтался простой дешевый комм, и сейчас воспитанник Ростбифа просматривал на его экране отснятые в Захенте картины и статуи. Впрочем, Курась знал, что тело этого юного ведьмина само по себе — эффективное оружие, а ещё оставались такие достижения цивилизации, как молекулярная леска — и именно здесь, в Варшаве, прямо в Цитадели именно этот мальчик отрезал варку голову — именно такой леской. Человеку отрезать намного проще.
— Добрый день, — сказал Курась. — Это вы хотели снять квартиру на берегу Вислы?
— Да, — ответил боевик. — Пан Боанергес, у нас беда. Отец не велел мне с вами связываться. Он ни с кем мне не велел связываться. Он… заболел.
Какое горе, подумал Курась. Заболел. А мы уж решили — умер.
— Пойдёмте наверх, в Захенту, — сказал он. — Нам нужно поговорить начистоту. Кстати, возьмите.
На стол перед Энеем легла папка-сегрегатор. Тот полистал — каталог квартир, как обещано. Взял папку подмышку.
— Идем.
В залах Захенты было пусто — будний день. Далеко уходить они не стали, побрели по экспозиции зала современной динамической скульптуры.
— Так что случилось в Екатеринославе? — спросил Курась.
— А вы не читали новостей? Мы там сгорели как Ян Гус. Буквально. В квартире при штурме газ взорвался. Мы вечером обнаружили, что один блок памяти не записался и модель не генерируется. Поехали на площадь быстренько доснять, уже без местных. А тут как раз гости. Мы сапера нового прихватили в Бресте — он был ниже отца сантиметра на два… Наверное, он и сообразил взорвать газ — а то ведь мы могли и в мышеловку влезть… Лица не осталось, а тело по кускам собирали… То ли поспешили объявить, что Ростбифа убили, а потом не решились назад отыграть, то ли решили коллег-соседей обмануть…
Мальчик говорил совершенно ровным голосом. Динамическая композиция из плавающих в воздухе кристаллов и шариков горного хрусталя многократно дробила в гранях его холодное лицо, лишенное какого бы то ни было выражения.
— И получается, что сдали нас. И сдали здесь. Потому что, если бы в Катеринославе — они бы тогда знали, что в группе пятеро, а не четверо, да и нас с отцом не упустили бы. Пан Боанергес, отец совсем спятил. Он и раньше штабу не очень доверял, а теперь говорит, что там одни провокаторы и что нужно стрелять всех — Олимп разберет, где свои. Он хочет убить вас.
— Так это вы следили за мной?
Эней кивнул.
Надо сказать, что слежку пан Юпитер заметил, но значения этому обстоятельству не придал. Хвост был осторожным, очень грамотным и, как бы это сказать, консервативным. Так что либо штаб проводит рутинную проверку, либо его контакты решили присмотреться повнимательней в виду последних событий. Ни те, ни другие опасности не представляли и ничего предосудительного увидеть не могли.
Но информация Энея все меняла. Если за ним следили люди Ростбифа — это значило, что Курась жив лишь потому, что Ростбиф хочет отследить его связи. А если Ростбиф отследит его связи, ему очень быстро станет все понятно…