В чём измеряется нежность?

========== Часть I ==========

Паук притаился в углу голодным свирепым чудовищем. Его кривоватые мохнатые лапы — дрожащие жаждущие руки — тянулись к ней через всю комнату. В темноте на безобразной морде сверкнули дьявольские глаза, тусклый свет из окна выхватил чернильные усы…

Хорошо бы навсегда позабыть эти красивые усы, пахнущие табаком и вишней!

Мария укрыла голову одеялом. Пуховый свод над макушкой стал её мягкой крепостью.

С тонкими стенами. Очень тонкими. Безнадёжно, невыносимо тонкими.

Подтянула расцарапанные колени к животу, сжалась в комок и чуть слышно заскулила, ожидая в каждой приближающейся

Тишина.

Девочка тихонько выглянула из-за краешка одеяла и уставилась в противоположный конец комнаты. Груда сваленных на стуле у шкафа вещей грозила превратиться в чёрную жижу-монстра, как в старых ужастиках. Её внушительная тень растеклась по стене, ещё мгновение — сцапает за худенькие лодыжки, утащит во мрак и с хрустом сожрёт.

По монстру на стуле чудесным спасительным светом перекатился неуклюжий огонёк от фар проехавшего автомобиля.

Вздох облегчения.

Это ненадолго.

Ведь паук никуда не ушёл. И не уйдёт. Он вечно будет голоден. Он вечно будет желать её украсть.

Проклятые усы над проклятыми красивыми губами! Застенчиво беззастенчивые руки… Чтоб им сгинуть навсегда!

Слёзы обожгли ей щёки, наволочка под ухом стала сырой и противной. Никто не придёт. Никто не спасёт её от мерзких мохнатых паучьих лап. Папа и мама давно уже спят, последний праздничный гул стих больше часа назад, умолк говорливый телевизор, бытовые приборы дремали, лишь старая стиральная машина громко храпела в подвале, пытаясь переварить режим полоскания. Мария осторожно высунула кончик пальца ноги из-под одеяла — тихо-тихо, неторопливо: паук мог заметить любое резкое движение. Гибко и ловко сползла на пол и замерла, уставившись на груду-монстра: теперь она не казалась такой уж и страшной, но нужно быть начеку.

Раз, два, три… Нервный выдох, шмыгнула носом, утёрла его влажный кончик тыльной стороной ладони и сиганула в сторону открытого окна. Пара-тройка отточенных движений, и вот она уже на ладони холодной улицы. Пожелтевшие, почти голые деревья охраняли ночной покой, студёный ветер трепал обнажённые ветви, перекатывался упругой рябью на поверхности серебристых луж, отражающих лунный свет. Оборачиваться нельзя — паук открыл на неё охоту.

Позабыть бы навсегда эти руки! Этот стыд…

Лёгкий мороз кусал за мокрые щёки, колыхал спутавшиеся светлые пряди, пальцы ног начинали коченеть. Страх резал внутренности, вгрызался под кожу, подгонял незримой жилистой ручищей. «Если я заберусь наверх, паук не достанет меня», — решила Мария, приметив вдоль дороги вереницу хлипких бараков, будто бы приклеенных друг к другу: в паре кварталов отсюда строили новый торговый центр, и рабочие временно ночевали здесь, чтобы быстрее добираться до объекта. Девочка без раздумий взобралась по холодному скользкому стволу дерева, растущего у крайнего домишки, и перебралась на металлическую покатую кровлю.

Скорее! Скорее бежать! Он сейчас догонит! Сцапает! Проглотит!

Прыгнула на другую крышу, ойкнула, потёрла ушибленную пятку и помчала дальше. Третья, четвёртая, пятая, шестая крыши. Скоро они закончатся. Скоро паук схватит её.

Обрыв. Испуганный визг отчаяния. Зажмурилась посильнее, чтобы не видеть своей кончины.

Приземлилась в чьи-то крепкие руки, в незнакомые мягкие объятия.

— Я поймал! Я держу тебя! Всё хорошо, ты в безопасности. — Ласковый и взволнованный голос, льющийся не иначе как откуда-то с небес. Может, это

Не разлепляя век, Мария молчала и лишь спустя несколько секунд осознала, что так крепко сцепила пальчики в замок на шее своего ангела, что мышцы налились свинцовой болью. Медленно открыла глаза и посмотрела вдаль, туда, где тень паука трусливо отступала во мрак, унося с собой её страх и беспомощность.

— Ты в порядке? — деликатно поинтересовался ангел, но ребёнок продолжал молчать. — Я из полиции, я отведу тебя домой.

— Как хорошо, что ты пришёл ко мне. — Проигнорировав сказанное, Мари поёрзала подбородком по его плечу. — Паук боится тебя.

— Паук?

— Да, огромный и уродливый! — Она отстранилась и обратила к нему зарёванное, опухшее лицо: оно больше не было искажено тревогой, черты мгновенно разгладились, рот перестал дрожать, и в шустрых зрачках зажглось любопытство. С детской непринуждённостью чуть неуклюже убрала ему со лба под шапку каштановую прядь и коротко шмыгнула покрасневшим носом. — У тебя глаза совсем чёрные в темноте! — шепнула с преувеличенным удивлением.

— При дневном свете они не такие ужасные, — ответил он, добродушно улыбаясь, — просто карие.

— Нет, нет, нет! Они ни разу, нисколечко, ни капелюсечки не ужасные! — И театрально завертела головой. — Наверное, у ангелов они такими и должны быть.

— Сомневаюсь, что ангелов берут работать в полицию. — Он искренно и тепло рассмеялся, затем опустил её на землю, снял с себя куртку, укутал девочку и вновь взял на руки. — Меня зовут Коннор, а тебя?

— Мари.

— Мари, я буду вынужден рассказать о случившемся твоим родителям…

— Прошу, не говори им! — взмолилась она, сжав в кулачках ткань джемпера крупной вязки. — Папа будет злиться, он тоже полицейский. Он не поверит, что паук хотел меня схватить.

— Я попрошу отца поговорить с тобой, только и всего, обещаю, он выслушает. Твоё ночное приключение могло плохо кончиться, если бы я вовремя не заметил тебя. Не следует убегать из дома в такой час.

— Клянусь, я не хотела. Просто не знала, куда могу спрятаться, а паук тянул свои отвратительные лапы через всю комнату, он почти прикоснулся ко мне… Было так страшно. Я знала, что никто не поможет мне. Но он увидел тебя и ушёл.

Неуёмный стук крохотного сердца и сбитое дыхание запустили в памяти Коннора череду воспоминаний пары минувших лет: это были долгие разговоры на кухне или перед мерцающим экраном телевизора. Если Хэнк крепко набирался любимым виски, он пускался в откровения о прошлом, в основном о сыне. Порой они могли переслушать почти все джазовые пластинки в доме и умолкнуть лишь к рассвету. Выхваченное воспоминание рисовало лейтенанта Андерсона, размахивающего опустевшим стаканом, в котором позвякивали кубики льда:

— Коулу тогда вот-вот должно было стукнуть шесть, и к нему нагрянул обычный для его возраста недуг — одержимость «подкроватным монстром»…

Щёлк-щёлк — подтаявшие льдинки ударились о стеклянные стенки.

— Я мог дежурить чуть не целую ночь в его комнате. Не скажу, что особенно парился из-за этого, верил, что скоро всё закончится… — Хэнк уставился перед собой не моргая. — И однажды всё действительно закончилось…

«Подкроватный монстр» — вывели в сознании Коннора нули и единицы. Он вдруг ясно и живо представил своего друга, браво сражающимся в комнате Марии с гигантским пауком.