В чём измеряется нежность?

Victoria M Vinya

Неопределённо развёл руками и вошёл внутрь.

Мари обернулась к отцу и посмурнела.

— Сплошная скука. Опять, — со вздохом пробормотала она и разочарованно повела носком сапожка.

— Я договорился с дядей Робом, он заберёт тебя к себе до вечера. Можешь развести его на сладости и развлечения. — Роджер заговорщически подмигнул дочери.

— Я не хочу ехать к дяде Робу, — просто и честно ответила Мария, насупив нос, и принялась указательным пальцем качать брелок на своём рюкзаке. — Он скучный старпёр и вечно говорит странными занудными словами.

— Мари, дядя Роб очень любит тебя.

— Да знаю я, знаю. Просто с ним скучно и неловко. Совершенно не о чем поговорить.

— И

откуда в тебе такая нелюдимость? Мы и андроида в доме никогда не держали, пусть я и настаивал. — Он погрузился в воспоминания против воли. — Вот маме совсем не нравилась эта идея. А я думаю, что, наверное, и зря. Меньше хлопот по дому. Но теперь-то уж ладно, я поздно спохватился тут жалеть об упущенных возможностях.

— Пап, я не нелюдимая. Просто дядя Роб зануда.

— У тебя всё равно нет выбора: он мой кузен и твоя родня, нужно быть терпимее и добрее к своим. — Роджер проводил дочь к своему рабочему месту и выкатил обитое чёрной тканью кресло с белой эмблемой полиции Детройта. — Он подъедет примерно через полчаса, посиди пока тут, а мне в архив надо. — Поцеловал её в светлую макушку и ушёл.

Унылое ожидание. Вокруг гудение ламп и мониторов, копы попивают кофе на рабочих местах, перекидываются сальными шутками: эти шутки кажутся Марии единственным забавным и ободряющим за этот день; Хэнк Андерсон и Джеффри Фаулер гогочут в кабинете капитана чуть не надрывая животы, и Мари так нравится этот искренний смех — она невольно улыбается, будто понимает, о чём речь. Она бы хотела быть там, в том кабинете — взрослой и понимающей соль шуток, чувствовать себя нужной и полезной. В детском теле слишком тесно. Вот бы вылезти из кожи и убежать. Куда угодно. Куда захочется.

В мышцах начало расти напряжение. Паук где-то рядом. Крадётся по коридорам, неустанно ищет её. Мохнатые мерзкие лапки шлёпают по начищенному полу. Мария задержала дыхание и зажмурилась, понимая своё бессилие.

«Да у Фаулера твой приятель, ржут как две старые обезьяны», — молодцеватый гортанный хохот прорезал жужжание электроники. «Спасибо, Гэвин», — ответил голос её ангела. Мария шумно выдохнула и повернулась в кресле, чтобы поймать взглядом знакомую фигуру, но перед ней возник статный человек в тёмно-сером пальто и чёрных кожаных перчатках. Елейно улыбнулся и грациозно наклонился, влажно поцеловав девочку в щёку.

— Здравствуй, Мария. Я так соскучился по моей любимой девочке. — Дядя опустился на корточки подле неё гибким движением. — Папы нет что ли?

— В архив ушёл.

— А-а-а, — с наигранной важностью протянул он. Затем достал из-за пазухи нарядную куклу со стильной причёской.

Мария не обратила внимания на протянутый подарок, с волнением глядя куда-то через плечо господина в пальто. Её глаза внимательно изучали то, на что были нацелены, будто охотились.

— Это тебе. — Роберт коснулся куклой её плеча, пытаясь привлечь внимание ребёнка. Мари без видимого восторга приняла подарок, флегматично приподняла прядь роскошных блестящих волос пластмассовой красавицы и с равнодушием положила её на колени, продолжая свою «охоту». — Тебе не нравится? — Он ощутил укол разочарования.

— Я уже год не играю в куклы, дядя Роб.

«Пару тестов сделал на месте, остальное отправил в лабораторию», — умные карие глаза бойко скользнули в сторону Марии, но на лице Коннора не отразилось каких-либо особенных эмоций. «Терпеть не могу эти твои «тесты на месте», блевать хочется», — проворчал в ответ закрывающий за собой стеклянную дверь Андерсон.

— Больше не играешь? Ну, да, да, конечно… стоило бы заметить… — Роб виновато потёр кончиками пальцев лоб. — Я помню, ты их обожала.

Она ему не отвечала, лишь кисло поджала губы. Роберт трепетно положил ладони на колени Марии, разглядывая причудливый узор

её зелёных колготок.

— Вы с папой в кино собирались? Может, всё-таки съездим, м? Или ты уже не хочешь?

Мари посмотрела на потолок, где мотыльками с пёстрыми крылышками порхали её мечты о побеге. Скука становилась невыносимой. Как только она опустила голову, вновь встретилась взглядом с Коннором и, не теряя больше ни секунды, произнесла беззвучно, как в ту ночь, в которую его встретила: «Забери меня отсюда».

Коннор нахмурился, вглядываясь в лицо девочки, и прокрутил в памяти запись только что увиденного. Сознание за долю секунды реконструировало сказанное по движению губ. «Она напугана? Этот человек ей чужой? Почему она просит о помощи?» — спросил он себя и отстал от Хэнка, медленно двинувшись в сторону Марии.

— Ладно, вставай, по дороге что-нибудь придумаем, — сдался Роберт и поднялся с корточек, брезгливо отряхнув полы своего пальто.

Мария с неохотой повиновалась и поднялась с места, взяла подаренную куклу за ноги и стала небрежно раскачивать её из стороны в сторону, зашагав к выходу с театрально обречённым видом. Человек в пальто повернулся, и его лицо наконец-то можно было просканировать. Он тоже оказался Эвансом, а значит, приходился Мари кем-то из родственников. Коннор остановился на полпути и мотнул головой, осознав нерациональность своего порыва, вызванного страхом за чужую безопасность.

— Эй, сынок, ты чего там застрял? — окликнул его Хэнк. — Может, двинем куда-нибудь пообедать? Я бы сейчас умял пару бургеров Гэри и картошку: работать на голодный желудок не охота.

Спонтанные налёты Хэнка на «Chicken Feed» изрядно портили грандиозные планы Коннора по контролю за рационом лейтенанта, но отговаривать его всё равно было бы бессмысленной затеей, так что приходилось мириться со слабостями близкого человека и не превращать свои добрые намерения в абсурд.

Коннор учился быть живым каждый день своего нового пути. Зачастую это означало позволить спонтанности владеть ситуацией, отдать предпочтение вопросам, а не заблаговременному анализированию. «Это ещё одна важная составляющая человечности: нести бремя незнания, кропотливого труда, чтобы что-то выяснить. Суть не только в том, что ты обрёл способность мыслить самостоятельно», — объяснял ему Хэнк. В пору, когда Коннор не имел полной власти над собственной волей, он просто знал о людских несовершенствах, адаптировался к ним и помогал ликвидировать их последствия, теперь же — должен был с ними жить и принимать. Вещи не то чтобы кардинально разные на практике, но непохожие по существу. Ныне у Коннора было своё мнение об этих явлениях и палитра связанных с ними негативных эмоций. Он злился, если Хэнк налегал на спиртное, опаздывал на работу, игнорировал адекватные инструкции, забывал о важных мелочах. Злился, потому что это мешало ему, а не потому, что отражалось на благополучии человеческого рода. Однажды он поделился этими чувствами с Андерсоном и ожидал потока ворчливых возражений, но тот лишь остановил на нём задумчивый взгляд и оптимистично опустил уголки губ: «Что ж, так даже лучше. Все люди — эгоисты».

Но куда более странным было то, что в один из тёплых вечеров лета 2039-го года он принёс ему бумаги об усыновлении взрослого. Тогда Хэнк пофигистично констатировал, что это не из сентиментальных соображений, а полностью прагматичное решение, чтобы Коннор не жил в его доме в качестве «бездомной машины», а имел «хоть какой-нибудь юридический статус и место в обществе». Вместе с ролью сына ему досталась и фамилия Андерсон. Теперь он стал частью семьи — простого и огромного понятия. Самого важного для любого человека. Прагматично — вне всякого сомнения, однако с тех пор в активный лексикон Хэнка прочно вошло обращение «сынок», потеснив все прочие.