В Датском королевстве…
Шрифт:
Многое указывает на то, что школьное образование за последние тридцать лет оказалось неспособным вооружить своих учеников «инструментами», нужными им в жизни. Образование в качестве социального лифта, что было характерным для Дании в первой половине XX века, больше, судя по всему, не работает. В 1968 году было начато крупномасштабное социологическое исследование. Были зафиксированы данные обо всех подростках, которым на тот момент исполнилось 14 лет, а затем в течение длительного периода отслеживалось профессиональное развитие каждого из них [87] . Результаты оказались весьма разочаровывающими. Превалирующей моделью стала просто-напросто та, где молодые люди выбирали тот же тип образования и получали те же профессии, что и их родители. Дети родителей с университетским образованием закончили университеты, дети, чьи родители были механиками или столярами, стали механиками или столярами, а дети, родители которых занимались неквалифицированным физическим трудом, и здесь пошли по стопам своих родителей. Из семей, где родители не имели высшего образования, не оказалось ни одного выходца, который поступил бы в высшее учебное заведение.
87
Erik J?rgen Hansen. En generation blev voksen. — K?benhavn: Socialforskningsinstituttet, 1995.
В любом случае можно констатировать, что система школьного образования, построенная преимущественно на индивидуальном опыте детей и не допускающая критического отношения к социальному опыту, не предлагает практических рекомендаций для выхода за рамки своей социальной группы. Обсуждая преимущества и недостатки частных школ по сравнению с муниципальными, школьные специалисты-предметники, часто утверждают, что хорошие педагогические результаты достигаются там не благодаря педагогике, а из-за более высокого, как правило, образовательного уровня родителей. Но точно также можно говорить и о том, что педагогика, практикуемая в муниципальных школах, ни в малейшей степени не оказывает влияния на те исходные социальные предпосылки, с которыми дети приходят в школу. Более того, можно сказать, что именно этот подход здесь изначально встроен в педагогическую программу, цель которой не противопоставлять чтение глянцевых журналов чтению классической литературы и не давать этим полярным культурным феноменам никаких оценок, дабы не создавать неудобную иерархию знания в условиях социальной однородности класса.
Для определенной части современного общества подобное положение вещей имеет непредсказуемые последствия. У детей иммигрантов еще худший социальный базис, нежели у тех датских детей, родители которых не имеют высшего образования. Причем не только в тех случаях, когда родители-иммигранты не получили вообще никакого образования, а просто по той причине, что они не обладают принятыми в Дании культурными навыками и знаниями, которым школа не обучает, исходя из того, что ученики еще в детстве овладевают ими дома. Дети иммигрантов сталкиваются с серьезными проблемами на этапе обучения в гимназиях как раз потому, что именно владение тонкостями «правильного» культурного общения и культурного знания, которым их не научили в начальной школе и которые они не получили в своих семьях, становится на этой ступени образования уже, по сути, требованием жизни. От них ожидается, что они уже знают, «нутром чувствуют», что Хольберг и «Hair» — не из одной команды, что Бетховен и Принс стоят на весьма разных ступенях культуры, что Йорн Утсон и КАВ между собой никак не связаны, а Янни Спис и Инге Эриксен [88] знамениты каждая по-своему. Датские молодые люди, возможно, тоже не всегда все это хорошо знают, но они хотя бы что-то об этом слышали, в отличие от юношей и девушек из иммигрантских семей, которые могут проучиться в датской школе все девять лет, и никто за все эти годы так и не удосужится обратить их внимание на то, что в обществе, которое их окружает, видят разницу между правильно и неправильно написанной цифрой «2». А также на то, что школьный постулат, утверждающий, что все мы одинаково хорошие — каждый по-своему, в реальной жизни не работает. Что это просто формула, которой можно пользоваться лишь по отношению к какой-то отдельно взятой группе людей, в которую входишь ты сам. И при переходе из одной группы в другую она перестает действовать. Дети-иммигранты к тому же успели уже понять, что им лучше стараться быть вместе с «себе подобными», поскольку именно это правило как раз и составляет существенную часть того знания о социальной организации, которое им привили в школе. А если, обладая какими-то способностями, ты свою жизнь захочешь изменить, шансы твои на успех окажутся невелики.
88
Людвиг Хольберг (1684–1754) — датский писатель и драматург. «Волосы» — название популярного американского мюзикла 1979 г. Рожерс Нелсон Принс (р. 1958) — американский певец, исполнитель блюзов. Йорн Утсон (1918–2008) — датский архитектор. КАВ — крупная риэлтерская фирма в Копенгагене, специализирующаяся в том числе на аренде и администрировании жилья. Янни Спис — в 80 и 90-е гг. владелица крупной турфирмы, доставшейся ей в возрасте 22 лет после смерти мужа-миллионера Симона Списа. В 80-е гг. ее портреты постоянно украшали обложки глянцевых журналов. Инге Эриксен — датская писательница. (Прим. перев.).
И в результате, казалось бы, исключительно позитивное качество жизни в Дании, где социальные различия скрываются или камуфлируются, приводит к негативным последствиям. Одно из них выражается в том, что социальная мобильность в датском обществе не столь значительна, как хотелось бы. Люди накрепко привязаны к своим социальным группам, где их объединяет идентичное знание. Существующая система образования не готова давать рекомендации, каким образом можно получить доступ в другие социальные группы. Да, она помогает создать комфортную атмосферу в классе, но как быть с жизнью после школы? Разве отсутствие
Во всяком случае, нежелание реально оценивать возникшую ситуацию и нежелание считаться с ней базируются на заблуждении. Предполагается, что неравенство исчезнет само по себе, если его просто не замечать. Истина же как раз в обратном. Если делать вид, что реально существующего неравенства в обществе нет, вряд ли будет возможно с этой проблемой справиться. Следствием подобной деликатности становится закрепление неравенства. Тактичность приводит на практике к сохранению классического сословного общества.
К нашим иллюстрациям
Публикуемые здесь работы Андерсена хранятся в музее Андерсена в Оденсе.
Эйнар Стиг Аскгорд
Ханс Кристиан Андерсен — художник
Двадцатидевятилетний Винсент Ван Гог 31 октября 1882 года писал в письме своему другу Антонувану Раппарду:
Правда же, сказки Андерсена чудесны? Я уверен, что он хорошо рисует!
Это утверждение великого художника может первоначально вызвать удивление. Ван Гог, восхищаясь сказками Ханса Кристиана Андерсена, предположил, что датский писатель, вооружившись мыслью и пером, создавал произведения не только литературные, но и живописные. Это предположение, однако, вполне закономерно, поскольку сказки Андерсена вызывают зрительные образы. Кажущееся простым и линейным, повествование Андерсена часто раздвигает границы времени и пространства, что является важной особенностью, присущей сказке как жанру. Но, кроме этого, Андерсен никогда не описывает в своих сказках чувства или явления культурно-исторического, этического или личного характера. Слова в его повествовании, разложенные как карты в пасьянсе, в процессе чтения воспламеняются и взрываются калейдоскопом образов. Как выглядит император? А как вы представляете себе чертенка из табакерки или ведьму? А собаку с глазами, как мельничные колеса? Как выглядит старенькая бабушка, бузинная матушка, снежная королева или благословляющее нас солнце? Эти образы мы, если хотим, создаем сами, Андерсен этого не делает. Он рассказывает сказку с таким доверием, словно делится с нами «закрытой» информацией. Так создается сюжет Андерсена, и ему удается нас убедить в том, что великое может оказаться малым, бедные — богатыми, умные — глупыми, и тебя приласкают, если поменяешь лошадь на мешок гнилых яблок. Писателю удается доказать, что гнилые яблоки могут стоить столько золота, сколько они весят. Мы не просто понимаем альтернативную реальность, мы ее видим собственными глазами.
Поэтому едва ли стоит удивляться тому, что поэтический талант Андерсена вдохновил стольких художников. К сожалению, Ван Гог не принадлежит к их числу. Тем не менее, прочитав сказки, он делает вывод, что их автор должен быть одаренным рисовальщиком. Он и был им, но в особом роде.
Зрительные образы стали возникать в голове Андерсена еще в детстве. «Мой отец во всем потакал мне, — писал Андерсен в своем автобиографическом сочинении „Сказка моей жизни“ (1846). — Он обожал меня и жил для меня одного. Все воскресенья он проводил, изготавливая для меня то раёк с картинками, то кукол для театра. Он часто читал что-нибудь из пьес Хольберга или „Тысячи и одной ночи“, и я помню его улыбающимся только во время чтения, ибо ни в личной жизни, ни в работе он счастлив не был».
Однако не один отец пробуждал в мальчике фантазию. Город Оденсе был одним из немногих привилегированных провинциальных городов, где имелся свой постоянный театр. Именно там молодой подмастерье сапожника впервые познакомился с драмой, сначала сидя среди публики, затем — в качестве актера любителя. В доме некой госпожи Бункефлод — вдовы пастора, которая жила на другой стороне улицы, Андерсен узнал о Уильяме Шекспире и греческой трагедии.
Таким образом, с раннего юношества он был настроен на высокие литературные образцы. Первый жанр, с которым соприкоснулся Андерсен, была драма. А его фантазия расцветала во время спектаклей домашнего театра марионеток.
Таким был мир, в котором вырос Андерсен, он предпочитал его даже игре с другими детьми. Больше всего ему нравилось шить костюмы для своих любимых игрушек — театральных кукол.
Андерсен унаследовал от своего отца, умершего в возрасте тридцати трех лет от болезни легких после возвращения с войны в Голштинии, военный дневник. На оставшихся чистых листах этого дневника, к счастью сохранившегося, молодой писатель набросал некоторые идеи 25 пьес и названия нескольких песен. Последние, вероятно, должны были служить музыкальным сопровождением для пьес. По названиям песен видно, что источником вдохновения Андерсену служили постановки, которые в то время шли на сцене театра в Оденсе. Каждый раз, когда Андерсен помогал Педеру Юнкеру расклеивать театральные афиши по городу, тот дарил ему театральные программки и плакаты. Дома он разглядывал изображения на них, программы и афиши окрыляли его фантазию. Возникшие таким образом идеи и образы вдыхали в пьесы Андерсена новую жизнь. С годами его любовь к театру вообще и к кукольному театру, в частности, ничуть не уменьшилась. Вероятно, его склонность выражать идеи с помощью метафоры возникла в результате этого увлечения.
Когда перечитываешь названия поэтических произведений Андерсена, складывается впечатление, что он был очень увлечен взаимодействием зрительного образа и художественных возможностей языка. Его первым произведением, напечатанным в номере «Летучей почты» Хайберга за 1827 год, стало стихотворение под названием «Вечер. (Резьба по дереву)». Несколько лет спустя, Андерсен опубликовал целый ряд стихотворений: «Картинки для ширмы» (1829), «Зарисовки природы» (1830), «Пейзажи западного побережья Ютландии» (1830), «Фантазии и этюды» (1831), «Театр теней» (1831), «Зимний пейзаж пером и тушью» (1831), «Зарисовки к портретам датских поэтов» (1831), «Двенадцать месяцев года. Зарисовки пером и тушью» (1832). И это только несколько примеров из раннего творчества Андерсена, свидетельствующих о том, что использование языковых средств для создания зрительного образа — не новый прием для писателя.