В Дикой земле
Шрифт:
Тобиус кое-как спустился по долгой лестнице вниз и тяжело шагал, испытывая давление колон, с которых слетела почти вся позолота, и картин, разворачивавшихся на стенах. Там были люди. Много людей. Цветная декоративная плитка составляла монументального масштаба мозаику, изображавшую события, от которых самой душе становилось больно.
Стиль изображения был очень реалистичен, очень искусно воссоздал неизвестный мозаист красивых молодых мужчин и женщин в богатых невиданных одеяниях… бок-обок с тварями, словно рождёнными Идом. Маг наблюдал сцены пиров, наблюдал поклонение, наблюдал немыслимые по своей мерзости межвидовые оргии с переплетениями щупалец и когтей, наблюдал кровь. Вереницы нагих
Панорамная картина, занимавшая все стены куба и запечатлевшая тысячи действующих лиц, сходилась к композиционному центру, к высокому пьедесталу, на котором сидел, поджав под туловище жабьи лапы золотой истукан. Его голова напоминала тело спрута, длинные щупальца симметрично извивались и держали на своих концах пустые жаровни, а в паху, искусно врезанное в его тело, располагалось нечто, походившее на сиденье. Трон?
От подножья истукана к бортику бассейна спускалась очень длинная лестница, а наверху, во весь квадратный потолок распростёрся образ восьми щупалец с оком, безразлично взиравшим из центра в пустой бассейн.
Тобиус шаркал ногами, поднимая всё больше этой легчайшей пылевой взвеси, ему было нехорошо, очень нехорошо, левая ладонь постоянно держалась брюшины, будто это могло помочь. Пульсирующие волны недуга раскатывались по телу, вызывая судорожные импульсы в мышцах, ломоту в суставах, тупую головную боль. Дышать становилось всё тяжелее, в лёгких скопилось слишком много пыли, а вкус затхлости пропитал слизистую, порядком иссушив её и теперь при каждом вздохе волшебник хрипел.
Он увидел всё что мог, вокруг не было ни единой живой души, ни одного отголоска энергии отличной от волн маринита. Пустота, забытый тлен, умершая память о том, чего помнить всё равно не хотелось. Довольно! Пора было убираться, иначе эта мерзкая обитель могла стать местом его упокоения. Тобиус не желал даже думать о том, чтобы так окончить свои дни… хотя заботиться об этом следовало загодя.
Но стоило ему двинуться обратно, как звук донёсся с высоты. Светящиеся мотыльки заметались, бросились к колоннам разгонять темень то там, то тут, но тщетно. Звук прозвучал вновь, уже из другого места. Какой охват ни пытался бы создать Тобиус, осветить всю эту пустоту его сил не хватало, не сейчас. Наоборот, ему стало даже хуже, тяжесть наваливалась на плечи с каждой минутой всё ощутимее, от дурноты мутнел взор. Наконец неясные восклицания переросли в хохот, такой знакомый, отчаянный, агонизирующий и безумный, бившийся эхом о стены и колонны.
— Это хорошее место, — прошелестел из тьмы Шепчущий, — намоленное…
Что-то произошло внутри стен, со скрежетом провернулись шестерни сокрытых механизмов, открылись шлюзы и из отверстий в бортике бассейна потекла мутная зловонная влага, напор которой ежесекундно крепчал.
— Подними свои глаза, — шептал тёмный попутчик то из одного сгустка тьмы, то из иного, тихо ликуя, — взгляни на Солнце Глубин!
Наверху тоже что-то происходило, огромное око скрылось за сомкнувшимися веками, а когда они вновь разомкнулись, вниз устремилась одна единственная крошечная капелька, одна слеза, которая угодила в кипевшее, исходившее пеной варево. Астральное эхо от этого падения прокатилось по миру с таким гулом, что мага опрокинуло навзничь, он чудом не упустил жезл, сжал левой рукой лоб, засучил ногами в пыли и… вдруг всё прошло.
Когда Тобиус смог открыть глаза, ему показалось, что в них белым-бело, но в действительности, ярким светом была залита зала. Не только белым, но и цветным. Потоки его били из больших сфер-кадильниц, свисавших с потолка на длинных цепях, и заигрывали золотом, покрывавшим величественные и ужасные колонны.
Магу попытались помочь, но он, обретя прежнюю силу и гибкость, молниеносно перетёк в вертикальное положение сам и угрожающе взмахнул жезлом, ударная часть которого уже искрила и шипела от переполнявшей её энергии. Люди отпрянули в удивлении… люди… Люди!
Зала была полна людей. Обряженные в украшения, но при этом почти не обременённые одежной, мужчины и женщины разных оттенков кожи, глаз и волос обступили волшебника и с любопытством рассматривали его. Они были красивы, очень красивы, все до единого, неуверенно улыбались, переговаривались и перешёптывались. Звук живых голосов казался музыкой истосковавшемуся слуху, хотя и настоящая музыка тоже звучала, нежная и ненавязчивая. В свежем воздухе плавали изысканные запахи благовоний и пищи, от которой ломились столы; обнажённые юноши и девушки в тонких золотых ошейниках, плавали вокруг яркими рыбками, предлагая господам вино из хрустальных кувшинов, получая в благодарность поцелуи и мимолётные ласки.
Меж колонн из больших напольных ваз росли невиданные цветы-гиганты, чей запах опьянял; в отдалении на большом подиуме из атласа и шёлка предавались разнузданной потехе гости. Радость и веселье царили в этой обители света под присмотром исполинов, державших словно не только лишь потолочный, но и весь небесный свод в бесконечном могуществе своём и благородстве.
— Кто вы такие? — задал маг самый простой и самый неуместный вопрос из всех, что могли прийти ему на ум. — Что произошло?
— Ты явился, странник, — ответила женщина с глазами чёрными как маслины и кожей цвета золотистой бронзы, в чьём изящном носике поблёскивало алмазное кольцо. — Испей вина, странник, позволь нам обласкать твоё тело, вытравить из него усталость, окружить заботой. Ты многое пережил, чтобы попасть сюда, к нам.
Волшебник наморщил чело в мучительной попытке вспомнить, что же это он пережил? Память играла с ним какую-то странную шутку, Тобиус помнил себя, своё имя, помнил о своём Даре и о том, что прежде что-то было… вся его жизнь была… прежде. Не сейчас. Ничего точно припомнить не удавалось, в голове царило облегчение — все тревоги остались позади, волшебник был чист и беззаботен, совершенно свободен!
— Иди сюда, странник, приляг, дай роздых усталым членам.
Прислушиваясь к приятной пустоте, что образовалась на месте памяти, Тобиус позволил уложить себя на богатую кушетку, вокруг которой яркие словно тропические птицы люди образовали щебечущую стайку. Ему поднесли кубок алого вина, кто-то сзади нежно сдавил плечи, мужчина и женщина, похожие как брат с сестрой, оба с замысловатыми татуировками внизу живота, принялись стягивать сапоги с натруженных ног.
— Это не мешает тебе, странник? — спросил красивый чернокожий юноша, усевшись на колени перед кушеткой.
Волшебник посмотрел на свой громоздкий жезл, настоящую булаву, которая была ему, Тобиусу, уже совершенно не нужна. Что-то очень глубоко в душе запрещало расставаться с этим тяжёлым, неудобным, отнимающим руку предметом.
— Это… мне нужно. Не знаю, зачем, но нужно.
Красивые люди рассмеялись такому ответу, словно очень остроумному. Волшебник всем был интересен, мил, его окружили заботой, говоря только доброе, с удивлением рассматривали его одежду, такую неброскую и практичную, такую обширную, скрывающую так много тела. Они были любопытны и непосредственны, принялись было стягивать её, но живой плащ пошёл мелкой рябью и из ткани полезли острые костяные отростки, быстро покрывавшиеся режущими кромками из металла. Красивые люди не испугались, но свои щедрые на ласку руки попридержали.