В Дикой земле
Шрифт:
— Я с сожалением думать, чтобы тебе голова пробить, знаешь?
— Что?!
— Когда ты лежать там, неведомая штука, всё заляпать синим, испортить рисунки. Я не знать, чего ждать, может опасность, думать ударить ещё раз и голову разбить. Но на счастье там твой добрый друг быть, который меня вразумить! Как хорошо, что я тебя не убить, Тобиус!
Поняв, что говорят о нём, Лаухальганда широко улыбнулся собравшимся. Он знал, что он молодец. Он всегда знал, что он всегда молодец.
— Да уж, очень хорошо, иначе и не сказать. А… где мой… плащ? И, если не возражаешь, мой янтарь?
— Что?
Вновь пришлось обратиться к универсальному
— А, янтарь! Да! Янтарь он съесть! И как столько влезть в такого маленького малыша?!
Скрюченный чёрный палец указал в сторону Лаухальганды, на что тот открыл рот и из тамошнего мрака заблестели гранями твёрдые куски Лака Обновления. Компаньон предусмотрительно проглотил все плоды тяжёлой многочасовой работы.
— Но плащ в пещере остаться. Я хотеть его взять, но у плаща отрастать глаза, зубы, когти. Твой друг говорить, что он ранен и его лучше оставлять в покое.
— Я должен за ним вернуться.
— Правда? Не страшно тебе такой злой плащ на себе носить? Он же и сожрать мочь.
— Нет, не страшно. Вернее этих двух у меня никого нет, они никогда меня не предадут… Ещё есть ученица, но её я оставил дома. А плащ надо забрать завтра первым делом.
— Как сказать, как сказать, если он не кусаться, я не возражать!
Они ещё долго болтали друг с другом, кое-как поддерживая огонь и притворяясь, что этот небольшой костерок действительно противостоял ночному хладу, властвовавшему над миром. Тобиус старался как можно лучше усваивать речь и был собою сильно недоволен, хотя для начинающего, справлялся он прекрасно. Также волшебник упорно пытался как-то исправить то, что Вийджа вытворял с глаголами.
Ночь выдалась насыщенной, тяжёлой. Человек отказывал себе в сне, ибо при сотрясении он был чреват. В конце концов сару-понхи всё же провалился в царство грёз, укрывшись старыми шерстяными одеялами, а Тобиус остался сторожить пламя, от которого было мало толку.
Подбросив в костёр крохотную капельку стихийной, огненной гурханы, которая немедленно прогрела всё вокруг, он подпёр голову кулаками и долго размышлял над тем и над этим. Со слов Вийджи совсем рядом находился Ронтау, город народа сару-хэм на дереве или город-дерево, Тобиусу так и не удалось понять этот нюанс языка сару. Завтра, как только он заберёт мимика из пещеры, волшебник собирался отправиться вниз по течению, туда, откуда ему посверкивал магический маяк, и немного разведать обстановку.
Потребовались силы духовные и физические, чтобы продержаться до рассвета, учитывая, сколь тяжёлыми выдались предшествовавшие дни. Когда же небеса просветлели, волшебник выбрался из хижины и вяло побрёл по руслу ручья, протекавшего через пруд, над коим склонилась ива. Ручей тот тянулся издали, стекал с гор, петлял в лесах, пока не достигал обрывистого берега реки и не присоединялся к ней искристым водопадом.
В росистый час, когда тени были молоды и длинны, Тобиус перепорхнул над потоком, постаравшись не смотреть в ревевшую пропасть и скоро достиг своего недавнего убежища. Монстр-притвора лежал там, изображая часть каменного пола, присыпанного листвой. Надо было отдать ему должное, маскировка вышла виртуозной. Тобиус приблизился, сел на корточки.
— Прости, приятель, не по своей воле оставил тебя здесь. Надеюсь, ты не скучал?
По «полу» пробежала цветовая рябь, изменилась его текстура, изменился цвет, камушки и щербинки превратились в складки ткани, на проявившейся фибуле распахнулось алое око. Человек аккуратно снял с ран мимика прокладки и обнаружил, что те удивительно хорошо зажили. Хотел бы он сказать то же о своих. Плащ занял законное место на маговых плечах и в мире одной правильной вещью стало больше.
Возвращаясь к иве, он заслышал издали непонятные звуки, голоса. Сделавшись незаметным, волшебник подобрался ближе и увидел перед Образом Предка небольшое скопление сару-хэм. Длиннохвостых насчиталось чуть больше двадцати, все — в разноцветном шёлке и шерстяных накидках поверх него. Женщины с корзинами, мужчины — с длинными прямыми шестами, обитыми бронзой по концам. На шестах висели гроздьями пустые бутылочные тыквы, в которых, судя по всему, трещал сушёный горох.
Две особи прямоходящих обезьян стояли к идолу ближе прочих и рядом с ними пылал рыжиной орангутанг. Огромный, безобразно расплывшийся, совершенно нагой, Вийджа казался лесным чудищем подле высоких и сравнительно изящных сару-хэм, но никого из них это, казалось бы, не смущало. Святой отшельник держал в одной руке плошку с чем-то красным, а пальцами другой чертил этим красным нехитрые знаки на лбах двух молодых особей. Закончив, он окурил их дымом, проистекавшим из другой плошки и издал громкий у-укающий вскрик, который подхватила вся группа. Полые тыквы на шестах затрещали, собравшиеся запрыгали вокруг разукрашенной парочки, поликовали немного, да и пошли прочь. Путь их лежал на юг по над рекой. После столь массового визита у корней ивы осталось несколько корзин с пищей, кое-какая, судя по всему, новая посуда, а также несколько свёрнутых валиками шерстяных одеял и вязанки хвороста.
Вийджа провожал их долгим взглядом, стоя на всех четырёх и не замечал рядом с собой человека, пока ветер не переменился. Прежде чем он успел обернуться, волшебник сбросил с себя Глазоотвод.
— Ох! Ты когда появился?!
— Только что. Не хотел мешать. Что ты делал?
— А? Объединял возлюбленных же! — поделился святой отшельник с улыбкой. — Было двое, стало одно! Вместе жить будут, детей плодить!
— Бракосочетание, значит. М-м-м… послушай, друг, ты не рассказывал ли им обо мне?
Орангутанг почесал брюхо.
— Незачем. Я отшельник, много не разговариваю. Не нужно им знать. Длиннохвостые — народ стремительный, но не задумчивый. Наделают глупостей.
— Осмотрительно, осмотрительно, спасибо. А это что?
— А! Дары! Принесли даров, еды, вон там хворост и одеяла. Очень хорошие дары. Зима придёт, опять буду мёрзнуть. Одеяла и хворост очень нужны.
Маг задрал голову.
— Не странно. В такой-то лачуге… ты не обижайся, Вийджа, но она состоит из дыр, никакое тепло не держит. Тебе нужен дом получше.
— Какой сумел, такой и построил, — хмыкнул орангутанг, — не строитель я.
— А я вот строитель. Если отлучишься на денёк куда-нибудь, по возвращении окажется у тебя новый дом. Из дерева, с дверьми, очагом, такой, в котором зимой будет тепло, а летом прохладно. Как ты на это смотришь?
Сару-понхи хмурил брови, вытягивал губы трубочкой, качал головой, вероятно прикидывая, каким образом его хотят обвести вокруг пальца.
— Что-то я не понимаю.
— Тебе нужен новый дом, — так я построю. Только под надзором работать не люблю, а потому, иди ягод собери. Или не иди, я ведь не настаиваю. Будешь сидень всю зиму вот в этой уютной самодельной… этом гнезде. Ты как?