В Дикой земле
Шрифт:
Раны продолжали кровоточить, отнимая и без того не бесконечные силы. Иммунитет не распознавал в крови токсинов, не разжигал внутренние печи для борьбы, не выталкивал из желудка содержимое, не допускал болей в голове, мышцах, суставах. Только безостановочное кровотечение. Что было на этих когтях? Антикоагулянт? Но если так, то не сворачивающаяся кровь была бы понятна, отчего же Исцеление не действует?!
Тобиус одёрнул себя, не время и не место рассуждать над обрывом, когда приближается нечто большое, нечто неясное. Хищники Дикой земли проявили интерес к источнику беспокойства, а его причина ещё недостаточно
Таковая возможность появилась раньше, чем он мог предположить, — в теле скалистого берега среди проросших вниз корней, чуть выше того уровня, вдоль которого летел Тобиус, нашлась пещера. Прав был злобный киноцефал, всегда есть пещера, надо только найти! Не почувствовав внутри никакого живого присутствия, Тобиус послал вперёд светящегося мотылька и отправился сам. Инклюз плыл по воздуху следом, время от времени стукаясь о стенки прохода, когда тот изгибался. То, что изначально было принято за пещеру, оказалось кручёным тоннелем, двигаться по которому приходилось то и дело пригнувшись, но очень скоро он вывел внутрь действительной пещеры. В темноте, озаряемой одиноким мотыльком, виднелось несколько больших выступов и естественных ниш, присыпанных опадом, и довольно глубокая лужа с зацветшей водой. В потолке имелось отверстие, через которое вода и листья попадали внутрь, вероятно, многие годы. А ещё, совершенно неожиданно, Тобиус обнаружил, что окружён. Массой образцов наскальной живописи.
— Прекрасно, — выдохнул он, скидывая сумку и инклюз на пол, — начнём.
Первым делом с пола пещеры был поднят большой плоский камень, которым маг закрыл потолочное отверстие; вместо клея пригодился незаменимый Лак Обновления. Затем инклюз плавно перелетел на один из выступов, торчавших из неровной стены и напоминавший какую-никакую столешницу. Оставив тело до срока, человек аккуратно уложил плащ на пол, стал снимать свою недавно бывшую чистой, а теперь дырявую и липкую от крови одежду. Над лужей прозвучало несколько проверенных заклинаний очищения, обеззараживания, дистилляции, после чего, началось омовение. Кровь и пот старательно смывались, вновь и вновь ран на спине и шее касалась холодная влага, целительские чары продолжали бестолково расходоваться.
— Лаухальганда!
Компаньон неохотно вылез из сумки, сонный и ленивый. Вид раненного волшебника его, однако, растормошил.
Из широко раскрывшегося рта были извлечены уже довольно старые, но целые бинты, хлопковая вата, несколько пузырьков, в которых ещё остался аптечный антисептик. Если и он не поможет, придётся прижигать металлом, а это вслепую — та ещё морока. Раны были с горем пополам закрыты и перетянуты; временная мера, но всё лучше открытых для заразы повреждений. Пришла пора заняться нуждами друга.
На всякий случай Тобиус попытался исцелить мимика магией, хотя прекрасно понимал, что это бесполезно. Существа сии являлись сложными магическими организмами, более того, всегда классифицировались именно как чудовища, а не как магические звери. Их устройство отличалось от человеческого настолько же, насколько отличались устройства корабля и тыквы. Заклинание ожидаемо ушло в небытие, совершенно бессмысленная трата сил. Пришлось обойтись дезинфекцией и впитывающими ватными прокладками. Пока что волшебник ничего иного сделать не мог. В любом разе мимики, как существа, самой природой своей предрасположенные к некрофагии, имели сильный иммунитет, требовалось только время.
— Ты здорово выручил меня, приятель, — бормотал человек, ласково гладя живую серую ткань, — буквально спас. Ты молодец, просто герой. В отличие от некоторых на тебя можно положиться.
— Фря?! Ф-ф-ф-ф-р-р-ря!
— Молчал бы уж. Если ты не спишь, то носишься кругами и занимаешься ерундой, живой сундук, не иначе.
— Фряу! Мря!
— Да, охотник ты хороший, но и этим занимаешься только по большим праздникам.
— Мря…
— Хватит, Лаухальганда, — устало попросил человек, — у меня нет сил тебе что-то доказывать. Просто нет.
Тобиус присел на корточки, ему требовалась минута, не больше. Порой в бесконечной череде действий, даже если время не терпит, а дел немереное количество, требуется минута, хотя бы одна минута чтобы сесть и передохнуть. Дышать — это важно. Оставить мысли, успокоить нервы, ни к чему не присматриваться и ничего не делать. Дышать и слушать своё дыхание. Хотя бы одну минуту. Как целебно порой бывает найти её и использовать.
— Прости меня, друг. Ты не заслуживаешь такого отношения. Не будь тебя, не было бы уже и меня. О таком забывать нельзя. О таком забывать стыдно. Прости.
— Мряу! Фр-р-ря!
— Ты великодушен как всегда. И всё же, я должен был извиниться. Спасибо за понимание.
Несколько ослабших мотыльков, паривших под потолком пещеры, были развоплощены и заменены новыми. Книга заклинаний повисла прямо в воздухе, открытая на странице, где кроме небольшой шапки пока что не было ничего. Тело гурханофага освободилось от янтарного плена и лежало смирно, ещё свежее. Лак Обновления был известен своими прекрасными консервирующими свойствами. Тобиус взялся за хирургический нож, обождал минутку, собираясь с мыслями перед препарированием, вдохнул, выдохнул, приступил.
В работу серый маг ушёл на долгие часы, забыв про голод, жажду, усталость, раны; содержимое чужой брюшной полости поглотило его внимание целиком. Распоров гурханофага Тобиус, без преувеличения, окунулся в целый новый мир, абсолютно чужеродную всему понятному и изведанному реальность, существовавшую по собственным законам и принципам. Организм приспособленный для питания одной только магической энергией, приводил в восторг. Столько непонятных, диковинных, фантастических органов, такое тонкое, но вместе с тем и надёжное устройство, такие упругие плотные ткани, такие оригинальные цветовые решения; полное отчуждение от гаммы человеческого нутра.
Ни понятного сердца, ни понятных почек, ни лёгких, — какие-то уменьшенные подобия, даже не парные, ассиметричные. Словно не требовалось таким сильным тяжёлым телам качать кровь или глубоко дышать. Вся сила шла от гурханы, энергии мало подвластной условностям примитивной материи. Невероятные органы, часть которых сами по себе напоминали отдельные организмы, сращенные с другими организмами всех оттенков синего и белого, всё ещё пытались жить, шевелились, время от времени пульсировали, но всё реже.