В доме своем в пустыне
Шрифт:
А раз в несколько месяцев, когда лампа все-таки перегорала, Мама тотчас торопилась ее сменить. То, что лампочка перегорала, она чувствовала даже в дневные часы и даже если находилась в этот момент в другой комнате.
«Я не знаю, как это получается, но я чувствую», — сказала она, когда я попросил ее объяснить мне эту загадку. А моя сестра, которая тогда была еще маленькой, но слышала, и понимала, и запоминала все, сказала: «Это, наверно, как Черная Тетя чувствует, что у нее скоро потечет яичница».
Черная Тетя расхохоталась и наградила тебя одобрительным шлепком.
— Потому что мне больше всего нравится делать «это», когда у меня тинкает, — сказала Черная Тетя. — Когда все мое тело выкрикивает одно только слово.
— За один твой аборт мы могли бы двадцать лет не выключать электричество! — сердилась Бабушка.
— Вот как? Ну, ты-то уж наверняка все посчитала до последнего грошика, — сказала Черная Тетя.
Как бы то ни было, как только в «комнате-со-светом» перегорала очередная лампочка, Мать немедленно появлялась там, зажигала свечку, которая всегда ждала ее вместе с коробком спичек и тряпкой в углу верхней книжной полки, все трое в полной боевой готовности именно на такой случай, взбиралась на старую деревянную лестницу, на которой еще виднелись пятна крови ее предыдущего владельца — петах-тиквинского брата Дедушки Рафаэля, который упал с нее в стеклянную витрину своего шляпного магазина и умер от потери крови, — и вкручивала новую лампочку, что ожидала там же, в волнении, в нетерпении и тоже в полной готовности.
Вот она. Низенькая, плоскогрудая, капает несколько капель воска, чтобы прикрепить ими зажженную свечу и поставить ее наготове на полку, оборачивает руку тряпкой, чтобы вынуть еще раскаленную лампу из патрона, и торопливо ввинчивает новую лампочку. Та вспыхивает словно сама по себе, даже до последнего оборота, потому что Мать никогда не выключает выключатель, чтобы не было и секунды перерыва и в комнате не воцарилась бы смертная тьма меж моментом замены и моментом зажигания — в точности как Бабушка, когда кончает говорить по телефону: поскольку она знает, что телефонный счет включит в себя также тот миг, что разделяет конец разговора и опускание трубки на рычажки, то с последними словами уже наклоняется и, все еще прижимаясь щекой к трубке, коротко, торопливо прощается и стремительно кладет трубку на место.
Однажды я удивился:
— Это не опасно — так менять лампочку, мама?
— Я это не ты, — сказала она.
— А зачем ты зажигаешь свечку, мама? Ведь сейчас день? — спросил я ее в другой раз.
— Потому что темно, — сказала она.
А в другой раз я сказал:
— Пусти меня, я сам сменю тебе лампочку.
Она посмотрела
— Ни под каким видом, Рафаэль! Ты мне не будешь здесь подниматься на лестницы, и ты мне не будешь здесь трогать электричество. — Медленно-медленно спускается она с лестницы, поворачивается и останавливается передо мной. — Ты понял, Рафаэль? Не играй и не трогай!
Первая моя встреча с Вакнином-Кудесником произошла через несколько дней после того, как я начал работать в «Мекороте». Пикап вроде моего вылетел позади меня на дорогу, поднял клубы пыли, догнал меня, обогнал и перегородил мне путь.
Человек примерно моего возраста, высокий и худой, вышел из машины:
— Почему твой радиотелефон не включен?
— Мне не с кем разговаривать, — сказал я.
— Но я уже час тебя ищу, — сказал он.
— С кем имею честь? Если и мне позволено будет задать вопрос.
— Вакнин Иосеф из технадзора, — обиделся он. — Меня все знают. И тут на его лицо взошла улыбка. — Они называют меня Вакнин-Кудесник. Нет такого механизма, который я не сумел бы запустить. Нет такой вещи, которую я не смог бы починить. Нет такой машины, которую я не мог бы водить. — Он вытащил бумажник и достал оттуда водительские права. — Сам посмотри. Сверху донизу только: да, да, да, да, да. Любые машины, любого веса. Даже «скорую помощь» — и ту мне можно!
— Очень приятно, — сказал я. — Я Рафаэль Майер, новый инспектор, максимум четыре тонны.
— Милости просим, — сказал Вакнин-Кудесник. — Да будет тебе у нас удача.
На полторы головы выше меня, он положил мне руку на плечо и, хотя мы были совершенно одни посреди широкой пустыни, наклонился и отвел меня чуть в сторонку, словно собираясь поведать мне секрет.
— Слушай, мон ами, — сказал он. — Я вот, например, у меня есть такой обычай. Приходит к нам новый человек, и, когда мы с ним первый раз встречаемся, я всегда прошу его меня благословить.
— Хорошо, — сказал я.
— Каждый новичок, который к нам приходит, я его об этом прошу. Этому меня научил отец. Мужчины, когда они встречаются, должны благословлять друг друга. Не просто сказать «привет». Благословить по-настоящему.
Женщины, они столько проклинают нас про себя, что мы, мужчины, должны благословлять друг друга вслух, во весь голос.
— Ради Бога, Вакнин, я благословляю тебя, удачи тебе тоже.
— Не так, — сказал он. — Ты должен сказать точно теми же словами, что я. Скажи так: да благословит тебя Господь, Вакнин, когда ты ложишься и когда ты встаешь.
— Да благословит тебя Господь, когда ты ложишься и когда ты встаешь.
— Ты забыл сказать «Вакнин».
— Но Господь и мы с тобой знаем, что ты Вакнин.
— Не делай из меня посмешище, месье Рафи Майер! — разозлился он. — Ему столько просьб и молитв нужно выполнить и столько бедняг похожи друг на друга, поэтому Ему нужны имена. Что, тебе нужно, чтобы Он все перепутал?
Я аккуратист. Я не люблю путаницу. Я сказал:
— Да благословит тебя Господь, Вакнин, когда ты ложишься и когда ты встаешь.