В других краях
Шрифт:
По первой как раз шел выпуск новостей. Планы выполнялись и перевыполнялись, уровни повышались, а сроки неуклонно сокращались. Женька зачарованно смотрела на экран. Там были живые люди - в нормальной одежде разных цветов и фасонов, - они громко говорили, смеялись и гуляли по улицам городов. А вдруг случайно покажут Димку? Идет он себе спокойно в библиотеку, а на улице стоит журналистка, прохожим вопросы задает... А что вы думаете, Дмитрий Николаевич, по поводу последних решений? И Дмитрий Николаевич крупным планом...
Вдруг в зале ахнули: на экране возникли знакомые лица - те самые, что маячили сейчас за стеклом. Мрачный старик, негр, еще какие-то в темных костюмах с галстуками
Пошел сюжет о династии сталеваров, Капитолина судорожно вздохнула. Может, Кривуленция вообще ничего не заметила и ситуацию можно не обсуждать? Больные, вроде бы, сидят спокойно, смотрят равнодушно, ничего они такого и не увидели. Комиссия двинулась, наконец-то, дальше. На всякий случай Капитолина поскорей включила пленку со звериным фильмом. До конца оставалось досмотреть совсем немного, и вскоре больные были отпущены на продолжение хозяйственных работ.
х х х
Вечером Серафима была приятно поражена тишиной, наступившей в палатах сразу после отбоя. Никто не слонялся по коридорам, не торчал в умывалке, не жаловался на головную боль. Было хорошо известно, что после произведения необходимых записей в журнале Серафима отправляется дрыхнуть в подсобку и только изредка, когда надо отправлять в лабораторию ночную серию анализов, проходит по коридору, тяжело вздыхая и хлопая сонными глазами.
В палатах же сна не было ни в одном глазу. Каждому хотелось рассказать об увиденном и обменяться мнениями насчет коснувшихся их событий. Ведь какие, оказывается, важные птицы залетели в их убогие стены! И что из этого следует? Высказывались самые разнообразные предположения.
– Нас теперь расформируют! Разгонят по другим таким же заведениям, вещала звенящим шопотом Софка, подпрыгивая от волнения на кровати.
– Эти иностранцы, они же все разнюхали, все прошпионили, и теперь больницу придется закрыть. Кабониха говорила, будут сортировать по характеристикам. У кого очень хорошие, могут даже отпустить. А у кого совсем плохие - ррраз и в Кардиналку!
– Хватит тебе каркать, - буркнула из своего угла Раиса.
– Кто их видел, наши характеристики? Откуда тебе вообще известно, что на тебя есть характеристика и что именно там про тебя написано? Может, ты и диагноз свой наверняка знаешь, если такая умная? Да и вообще - кто будет из-за каких-то там делегатов-депутатов такое здоровенное заведение закрывать?
– Каких-то! Сама ты какая-то!
– шипела Софка возбужденно.
– Ты по-английски-то понимаешь? Нет? А вот Оля Баскина закончила английскую школу и она сказала потом мне и Кире Ивановне, что старикан в клетчатом говорил совсем другое, чем нам переводили. Он сказал, что все эти люди, - Софка понизила голос и опасливо покосилась на дверь, - важные-преважные персоны из мирового общества и они проверяют здесь
Женька не ответила. Ей не хотелось ни спорить, ни даже включаться в разговор. Раньше, когда Софка была постоянно обижаема соседками по шестой палате, Женька жалела ее, хотя и сторонилась вечной софкиной боязливой суетливости. А теперь даже и поворачиваться не хотелось туда, где встрепанная Софка восседает на валентининой кровати. Уже прошло почти два месяца, как Валентину забрали в бокс после тяжелой процедуры в кабинете Вадима Сергеевича, и не осталось никакой надежды на ее возвращение. Особенно ясно это стало после перевода Софки на валино место, и Женька не могла теперь смотреть на нее без неприязни.
Больше всего сейчас Женьке хотелось тишины, чтобы можно было спокойно погрузиться в яркий, красочный и волнущий мир грез - о Димке летом в деревне, о Димке во время их последней встречи, и о димкиной теперешней жизни, которую она на ходу придумывала.
– Да ладно вам, девочки, не спорьте, - сказала Нина Павловна мягко, как она всегда говорила.
– Ну, была комиссия, может быть и важная, так ведь она уже ушла, и теперь, наверное, все будет снова как раньше.
х х х
Нина Павловна ошиблась - как раньше не стало, а стало все по-другому. Уже с утра в отделении чувствовалось необычное напряжение. Петровна как-то особенно въедливо проверяла уборку в палатах и заставляла отдраивать все до блеска. На кухне стояла подозрительная тишина, и от того, что Седьмая Вода не орала, как обычно, на своих подручных, было даже не по себе.
Во время линейки у Дарьи тоже было озабоченное лицо. Она долго осматривала нестройный ряд полосатых рубашек и черных юбок, поджимала губы, велела Рыжей Зинке пойти к Петровне получить новые тапки. Потом объявила:
– Вадима Сергеевича сегодня не будет. Он занят. Кабинеты номер четыре, пять и восемь закрыты на дезинфекцию. Не надолго. Так что процедур сегодня будет немного. У кого останется свободное время до обеда - по коридорам не шататься, не шуметь, сидеть тихо в своих палатах, читать газеты.
Помедлив и оглядев удивленные лица, Дарья как бы неохотно добавила:
– У нас могут быть посетители. Не бойтесь, отвечайте на вопросы. Только подумайте как следует вначале, что сказать! А то вам же потом хуже и будет. Не сбивайтесь в кучу, ведите себя прилично, солидно. Ясно?
Конечно, ни черта было не ясно - что за посетители, с чего это они будут общаться напрямую с больными (в жизни такого не было!), и почему сегодня не будет уколов и таблеток. Но вопросов задавать не полагалось. Даже Дарье, хотя она была самая лучшая староста во всей больнице; все же, чтобы оставаться старостой, ей надо было держать дисциплину.
...В музыкальной комнате Женька пробыла довольно долго. Лауреат Лауреатович был явно озадачен показаниями приборов и ставил одну и ту же мелодию несколько раз подряд, пожимая в перерывах плечами и взлохмачивая свою и без того растрепанную шевелюру. Женька была вовсе не против откинувшись в кресле, она с удовольствием пускалась в плавание по волнам воспоминаний, все дальше и дальше уходя в глубину времен. Вот снова появилась та же картина, что и вчера во время работы в швейной мастерской. Бабушка крутит неторопливо колесо старенького "Зингера", ловко направляет движение ткани, близоруко наклоняясь к шитью... Бабушка? Никогда не думала Женька, что у нее есть (была?) бабушка... Женька вообще не помнит своего детства, вся ее осознанная история велась всего лишь с восьми лет, со времени поселения у тетки Клавы, но это видение с бабушкой очевидно более давнего происхождения...