В других краях

Пахоменко Юлия

Девчонки в оцепенении разглядывали содержимое коробки. Конфет там вовсе и не было. Были золотые и серебряные шарики, каждый в своем углублении синего дна. Тяжело повисшую паузу прервал молодой сопровождающий. Доброжелательно улыбнувшись, он сказал спокойно:

– Угощайтесь, не робейте! Это конфеты такие, не опасно.

Обратившись к иностранцу, он спросил, можно ли ему тоже попробовать, и, получив утвердительный ответ, запросто протянул руку, взял золотой шарик, развернул бумажку и показал глазеющим девчонкам: вот, мол, смотрите, всего-навсего шоколад, а потом отправил конфету в рот.

Что тут началось! Рассказывая, Лидка заливалась

тонким смехом. Сначала брали по одной конфете, разворачивали и чинно ели. Потом кто-то понял, что неплохо было бы сделать запасы. Стали хватать горстями. Но конфеты, конечно, довольно быстро кончились, и предметом повышенного внимания оказалась разноцветная коробка. Щупали бумагу, хотели даже оторвать кусочки на память, а потом кто-то - кажется, Раиса - подцепил сбоку картонку дна и - ах! открылся второй такой же блестящий конфетный парад.

Лидка так смеялась, изображая в лицах, как хватали конфеты Зинка с Кабонихой, что закашлялась и долго не могла успокоиться. Женьке было уже не до смеха. С жалостью смотрела она на худенькие лидкины плечи, желтые пальцы, прижимающие к лицу скомканное вафельное полотенце, и сердце сжималась от страха: последнее время Лидке было все хуже и хуже. Тонкая сеть морщин легла на лицо, и синяки под глазами уже не проходили за выходные. Лидка старалась держаться и не жаловалась врачам - только бы не попасть в боксы. Вот и сейчас она душила свой хриплый кашель, чтобы не услышали сестры, а откашлявшись, слабо улыбнулась:

– Кто бы мог подумать, Жень, что мы будем тут шоколадными конфетами угощаться? Может, и правда, лучше станет, а?

– А что, вполне возможно, - кивнула Женька серьезно.
– Ты уж давай, держи хвост пистолетом, может быть, все изменится...

Веснушчатое лидкино лицо прояснилось. Она достала из кармана блестящий фантик, и, закладывая за ухо непослушную прядь тонких белых волос, стала разглаживать его, что-то даже напевая. Женька сглотнула подступивший к горлу комок. Вот бы процедуры отменили еще на пару недель! Иначе Лидке долго не продержаться...

Хлопнула дверь, в палату ворвалась встрепанная Софка. Срывающимся от радости голосом она объявила, что у нее есть две конфеты (с разной начинкой!) и три фантика, и она готова сейчас же меняться.

х х х

На следующее утро Дарья не могла сдержать улыбки, глядя прихорошившихся обитателей третьего нижнего. Видно, ночью и спозаранку была проведена основательная работа: белоснежные воротнички ложились на выглаженные рубашки; к тому же на свет божий были вытащены из тайников всевозможные украшения: заколки, бантики, брошки, колечки, браслетики, пояски. А прически! Дарья только качала головой:

– И что это с вами сегодня, красавицы? На бал собрались? Что-то у меня сегодня в расписании нет такого пункта...

В принципе такое "разнаряживание" в будние дни не разрешалось, и все напряженно ожидали дарьиных распоряжений: запретит или нет? Может ведь и погнать в палаты принимать "приличный вид"...

Но Дарья только пожала плечами:

– Ах, Золушки, Золушки... Принца заморского ожидаете... Ну, смотрите, не разочаруйтесь. А я должна вас пока огорчить: процедуры сегодня будут все.

Все, так все, никто и не подумал расстраиваться. Ведь сказал же он тогда:"До свиданья, до завтра", значит, придет. Даже еще и лучше, если во второй половине дня - ведь сегодня рукоделье. В отделении царил праздничный дух.

В художественную мастерскую Женька ходила с удовольствием. Грустно

только было, когда готовое украшение приходилось отдавать Анне Леонидовне чтобы никогда больше не увидеть. Сегодня Женька тоже заканчивала большую работу - плетеное кашпо. Довязывая последние узелки, Женька жалела, что не растянула это дело на подольше, и вот уже пришел срок прощаться с произведением собственных рук. Но очень медленно работать было тоже нельзя Анна Леонидовна следила за производительностью, ей же тоже надо было выполнять свой план по выпуску скольких-то изделий в квартал. Анна Леонидовна все время переживала из-за низкой производительности своей мастерской и нервно ходила вдоль столов, потирая толстенькие ручки и внимательно поглядывая, не отлынивает ли кто от дела. Женьке нравилось плести макраме, и она старалась делать красивые вещи, чтобы Анна Леонидовна была довольна. Ведь остальные работы в мастерской были не по ней: вязать Женька не умела, хотя и очень любила смотреть, как у Большой Розы или у Фатимы потихоньку-полегоньку получаются чудесные свитера и кофты. Вышивать было скучно, а еще скучнее - плести фриволите, узелочки там были совсем малюсенькие и плелись не руками, а каким-то челночком. Неспособных к "художествам" Анна Леонидовна сажала шить большие лоскутные одеяла или (иногда в качестве наказания) распутывать бракованные мотки шерсти, которые бесплатно приходили сюда с фабрики.

Сегодня Анна Леонидовна нервничала гораздо больше обычного. То и дело она подходила к зеркалу, взбивала свои рыжеватые локоны обеими руками, подкрашивала ярко-красные губки и поправляла все-все-все складочки на пышной блузке. Потом быстрым шагом отправлялась осматривать мастерскую, в волнении вытирала себе лоб платочком, вспоминала, что только что пудрилась, и бежала к зеркалу снова приводить себя в порядок.

Когда наконец мистер Потомак и его молодой сопровождающий пришли в мастерскую, все переглянулись: Кривуленции с ними не было. Похоже, кто-то умерил ее пыл, или же она сама решила умывать руки при таком ненормальном положении дел. Мистер Потомак был в прекрасном настроении: улыбался, рассматривал работы, хвалил и пытался разговаривать с девчонками, которые сразу теряли дар речи при приближении иностранца.

Женька старалась не смотреть в сторону пришедших, изо всех сил считала последние узелки, но все равно чувствовала все передвижения мистера с хвостиком: вот он задержался у вышивальщиц, обогнул разложенное пестрое одеяло, пробрался между скамейками с мотками шерсти.

– Здравствуйте, я вас узнавать!
– прозвучало у Женьки над самым ухом, и она подняла глаза.

Мистер Потомак смотрел на нее весело и внимательно. В ярком свете мастерской было легко рассмотреть его: крупные черты лица, широкие скулы, густые черные брови и большие карие глаза. Кого же он напоминал Женьке? Какую-то картинку из книжки, что ли?

– Мы встречались вчера с вами, - объявил мистер Потомак, вежливо наколняя голову, - но вы не сказать свое имя. Это можно? Всегда приятно познакомиться.

Женька перевела взгляд на парня в костюме. Он произвел на нее впечатление своей чрезмерной ухоженностью. Если бы не добродушное выражение лица, можно было бы подумать, что это манекен: так идеальны были складки на брюках, так выверены все линии строгого костюма и так точно приглажены светлые волосы. Тот кивнул ей поощрительно.

– Меня зовут Овсянникова Евгения, - сказала Женька по возможности строгим голосом и глядя в сторону.