В душной ночи звезда
Шрифт:
Ксёндз Матеуш, умильно глядя на Терезку, открыл было рот, хотел сказать что-то, но незнакомец опередил:
– Паненка ведает грамоту?
– Он подошёл к поставцу, чтобы лучше разглядеть книгу.
– Да она на латыни! Дитя, ты ведаешь латынь?
– Ха!
– сказала Терезка, - я говорю по-польски и по-немецки, свободно читаю кириллицу и веду счёт. И выучилась я этому, пока кто-то листал картинки в книжках!
И она, не дожидаясь ответа, стремительно ушла из молельни такой походкой, какой умела ходить только она, когда была возмущена. Её нарядная юбочка тугим шелестом оборок подтвердила: да, возмутительно! Молодой человек засмотрелся ей вслед, а потом
– Не ожидал встретить здесь такую умную девушку.
– Она не местная, - ответил добрый старик.
– Это сестрица бедного батлейщика, сирота. Живут по дорогам. Я буду опекать их до Новоградка.
– Девушка-сирота столь учёна?
– Исключительно своими талантами. Необыкновенно способное дитя. Если бы она ходила не в юбке, любое отечество могло бы гордиться столь разумной головой.
– Девушка поедет с Вами, святой отец?
– Да, и её многочисленная семья: старшие и младшие братья, и маленькая сестрица, тоже премудрая.
– С вашего позволения, я поеду с вами, пан Матеуш - сказал посыльный от новоградского дистрика Константин Тополя. Он передумал выезжать вперёд.
Константин вызвался съездить вестовым (дорогу оплачивал дистрик), в этот далёкий и дикий, как ему казалось, край. Сам он жил в Понемонье - в сердце литовских земель, густо застроенном городами и местечками, где деятельно бурлила политическая и торговая жизнь. Поднепровье имело свою дорожную сеть, свои торговые пути по великой реке, которая ошеломила молодца своей мощью. Здесь люди больше связаны с Могилёвом, Любечем, Черниговом и Киевом, чем с центральными районами Великого княжества: тем же Новогрудком, Гродно и столичным Вильно. Литвины называли местных: русы, не отделяя, но признавая за этими землями исконное право жить по своему разумению. Пустынный лесной край с немногочисленными крпостцами Речицей, Лоевой Горой, Любечем называли ещё Понизовьем, или Низом - считая по течению Днепра.
Константина потянула сюда страсть к перемене мест. Он устал от бед, свалившихся на его голову в последние годы, и хотел оторваться от работы, посмотреть мир. Сдав экзамен на мастера, он получил право вандровки - путешествия, но поехал сразу не на просвещённый запад, а, сначала, почему-то, - на восток. Сам себя оправдывал, что неплохо бы заглянуть на дальние окраины Великого Княжества, разведать, как доходит туда грамота, закладываются ли типографские мастерские? Но оказалось, мастерских своих тут по-прежнему нет, да и учёных людей гораздо меньше. Так что правильно мечтает ксёндз Матеуш о местной школе, такой, как при новоградких братствах*, - пусть подрастают грамотеи, которым понадобятся мудрые книги!
"Подумать только: как повела бровями, как оскорбилась! У-уф!" - размышлял Константин, вспоминая светлоглазую девушку в храме. И эти длинные соболиные брови, сведённые вместе, рисовались и рисовались у книжника Тополи перед глазами.
***
Настоятель Матеуш проследил, как бережно улаживают в тарантас дорожные припасы и гостинцы, приготовленные его монастырской братией.
Подождал, пока заберутся девицы - Тереза и Зося. Проводил глазами Букавецких, разместившихся в открытой повозке. И, опёршись об руку Тополи, залез в тарантас, позвав за собой молодого вестового, о котором успел узнать, что он - образованный книжник, сын новоградского ювелира, и знаком лично с книгоиздателем и проповедником славным Сымоном Будным*, которого считает своим наставником. Ксёндз Матеуш надеялся, что в обществе молодых и грамотных людей, таких, как Константин и Тереза, ему не покажется скучной долгая дорога.
В десяти верстах от Речицы сделали первую остановку. Лошади всё время шли против ветра: сурового, ледяного.
Константин, улыбаясь, выпрыгнул из нагретого тарантаса на холод.
Он давно уже не вел такую интересную беседу. Терезка с жадным вниманием слушала его, задавала вопросы, один умнее другого, и в глазах её светился интерес и понимание.
Константин ни разу не встречал такой пытливый ум в хорошенькой девичьей головке.
Маленькая Зосечка вела себя вежливо, но, по отдельным словам, чувствовалось, что и младшая девочка очень неглупа. Но дорога сильно утомила сестриц, обе разрумянились, стали прикрывать глазки, и ксендз Матеуш сказал, что паненки могут устраиваться спать на узлах с поклажей.
Константин решил пообщаться с братьями Букавецкими, рассчитывая и в них найти людей интересных. Он прохаживался вдоль дороги, улыбался приветливо, подошёл к Владиславу: отроку лет восемнадцати. (На самом деле, Ладусю шёл шестнадцатый год).
– Прошу, пан!
– как-то неопределённо махнул рукой тот в сторону ракитовых кустов. Константин отошёл и не успел оглянуться, как парень схватил его за грудки, с неожиданной силой притянул к себе, и зло прошептал:
– Только тронь её, убью!
Константин опешил от неожиданности.
– Кого?
– растерялся он.
– Сестру!
– держал, не отпускал от себя злой парень.
– Терезу? Я?!
– возмутился вестовой.
– Ополоумел, малый?! Убери руки, дубина!
– заявил он голосом, выдавшим его заволанье*.
Ладусь послушался, отступил.
– Ты, неотёсанный, ещё сунешься ко мне - я не посмотрю, что ты её брат: сточу на веретено! Ишь, додумался?!
– Константин в своё время прошёл суровую школу ученичества. Будучи юным подмастерьем сам бывал бит и вышколен старшими мастерами. Всё это казалось, давно забылось, но сейчас всплыло в памяти, и Тополя по всем правилам повёл наступление на строптивого братца.
Владислав поперхнулся от его тычка, поплёлся к повозке, решив про себя, что этот злодей будет похитрее прочих и, значит, заслуживает только смерти! А молодой вестовой покрутил головой от возмущения: ну и лихой выросток!
"Ну что же, Константин, - подумал книжник, - разве не знаешь, каково приходится одиноким девушкам, если нет рядом заступника?" И тут же он решил, что, в принципе, парень просто хорошо делает своё дело: бережёт красавицу сестру а, значит, надо постараться не ссориться с ним. И ещё Тополя подумал, что девушка действительно необыкновенно мила, умна, и смотреть на неё радостно: вся она, как солнечное утро. На следующей короткой остановке, ближе к вечеру, когда до крепости Горваль, в которой решили остановиться на ночлег, оставался один переход, Константин сам подошёл к Ладусю. Приказал строго: "Отойдём!" - и увёл прочь с дороги.
– Владислав Букавецкий, - сказал он с нажимом.
– Я советую тебе научиться разбираться в людях. Здесь твоя сестра под опекой святого человека - ксендза Матеуша, и под моей опекой. А я тоже не последний в своём городе, и честь имею!
Ладусь хмыкнул пренебрежительно. Он этой осенью стал входить в силу и совершенно обнаглел.
– Пан женат?
– спросил Ладусь как можно более небрежно.
– Я вдовец.
– Давно?
– Жена умерла полтора года назад. Осталась дочка.
– Жениться, значит, не торопишься?
– прищурился Ладусь, став похожим на Терезу.