В душной ночи звезда
Шрифт:
"Грудь широкая, выпуклая, в бёдрах узок, стройные ноги крепки - хорош мужик, ах, хорош, - как породистый конь!"
– Эх, красавчик! Жалко, не встретился ты мне раньше, уж я бы тебя охмурила! О, да воск показывать стал, - отвернулась Галла от чародея. Потом сверкнула глазами на него, засмеялась старушачьим сухим смехом:
– Свадьба твоя будет послезавтра, слышишь?
"Близкий срок зря назвала - неправда твоя, я ещё не знаю, как за это дело взяться!" - подумал бортник в ответ.
– Ай, ай, ай! Ну, кто бы мог подумать?!
– продолжала смеяться цыганка.
– И этот
Боду пришлось мысленно собраться и даже произнести сильное успокаивающее заклинание, чтобы не покраснеть: вот ядовитая старуха - знает же всё-таки немало!
– Мать, ты зачем меня сюда позвала?
– сказал он строго.
– Я одеваться буду.
– Потерпи, - буркнула цыганка, глядя в воск и став серьёзной.
– Хоть я не красна девка, но ради пользы дела посиди без твоей зачарованной одежды. А ещё лучше - покрути воду в чаше своей рукой. Смотри!
Бод склонился над водой: воск слился в женскую фигуру, женщина превратилась в чудовище и погналась за кем-то маленьким и неуклюжим, затем стала глотать, - Бод присмотрелся, - маленьких детей! Женская фигура располнела, и чародей узнал в силуэте, к своему ужасу, Мокошиху такой, какая она стала сейчас, на его памяти. Вторая форма отлилась в тонкую фигуру, но была эта женщина лохмата до безобразия, и кружилась-летала над крышами домов и церквей. Что потом показывал воск, Бод помнил как в полусне. Это удивило и раздосадовало его: кто-то вмешался в сознание, не давая рассмотреть картину будущего. Он немедленно собрал волю, закрылся от чужих мыслей, взглянул на старуху, как будто видел её впервые. По морщинистому лицу цыганки пробежала лёгкая тень - или смутилась, или испугалась чего-то Галла.
– Довольно!
– решительно оборвал гадание чародей.
– Я ухожу. Спасибо, что берегли коня. Спасибо за то, что предупредила, мать. Что-то тёмное собирается в полночной стороне. Буду знать. А пока - прощай. И он по-особому взглянул на старуху, пытаясь словить, зацепить её глаза своим взором.
Но цыганка неожиданно вскипела:
– Молод ты ещё! Не поймал ты меня ни на чём и не поймаешь! Я тебе как лучше хотела сделать, а ты не доверяешь, не даёшься. Гляди, как бы не пожалел об этом, умник!
Когда чародей ускакал на сером Навгуне, цыганка, посмотрев ему вслед, зло сплюнула в сторону, прошептала:
– А ведь сорвался с крючка хитрый бортник.
И ей стало жаль минувшей молодости и красоты, когда-то помогавшей ей получать власть над мужчинами...
Цыганка Галла решила, что сделает всё, чтобы встретиться с объявившейся молодой ведьмой.
"Она явно чует тебя, бортник. Чует, но пока не нашла. Так я ей помогу! Зло, говоришь, нельзя творить? А для чего тогда Умение даётся? Не для того ли, что бы пользоваться им по своему усмотрению? Или для того, чтобы похоронить его в себе? Да и что такое зло?
Мокошиха с юности разбиралась в людских болячках. А почему? Кто научил? А я знаю! Когда видела больное шелудивое дитя, крала его, и лечила в своей лесной избушке как придумает, как ей в голову стукнет. Скольких она вылечила, а скольких невинных младенцев загубила - "съела", как говорится? А-а?! Как наших рома в то время преследовали за кражу детей! Как пришлось претерпеть ни за что, ни про что, - мы тогда про Мокошихины дела не ведали. А дано было мне узнать про все её ухватки слишком поздно. К тому времени хитрая лекарка поднялась, славу заслужила. Теперь весь город ей кланяется, трудно её теперь ущемить.
Вот тебе добро, вот тебе и зло.
Я узнаю, чем молодая ведьма балуется и что из этого выйдет? Случится, и Мокошихе вспомню давнюю кривду. И бортника проучу: догадлив, смазливый кречет, не дал себя обмануть. А я так раздоить его хотела: богат же, богат - я не я буду, если ошибаюсь в том. От него прямо пахнет деньгами!"
**
Бод вернулся в город, зашёл в мастерскую при лавке Кондрата.
Вышли вместе на вольный воздух; ходили вдоль берега Днепра, говорили.
Смотрели на привязанные у пристани челны селян, прибывших в город по своим делам. Проводили глазами длинную вереницу плотов, выплывших из-за поворота широкой реки и несущихся по течению мимо города дальше, на полдень, держась быстрины, гнавшей воды вдоль левого берега. Люди на плотах высунулись из своих шалашей, махали руками, гикали-окликали.
Это плотовщики гонят огромные полесские лесины в низовья Днепра; может, в далёкие степи, туда, где не растут такие большие дерева. Поздно гонят плоты, торопятся: холода, вот-вот станет студёный Днепро.
Кондрат выслушал туманные скупые сетования Бода; не столько понял, сколько догадался, что мужчина совсем засох, кружась вокруг его племянницы.
Удивился:
– Я думал, вы давно уж поладили?! Ну, а впрочем, Анна всегда была особенная. Так в чём же дело? Опять уезжаешь по торговым делам? Дом не готов? Что свадьба? Да пустяки!
– Кондрат хлопнул бортника по плечу.
– Составим брачные грамоты как полагается, радцы подпишутся - готово дело. А хотите ещё и повенчаться*, тогда договорись с попом на послезавтра, как раз будет красная неделька. Ты же не девку - вдову берёшь, исполнять всё, как обычай велит, необязательно. Сядем за стол у меня в доме: гостей тех - одна наша семья, да пара дружек. Я Анне не чужой, к тому же я её опекун.
Знай, вено* племянницы немалое, и я в доле*. Я в Берёзково два года назад не просто так съездил: её привёз - это да, но и все дела справил как должно. Истребовал с родни не только её приданое, но и часть имущества покойного мужа - всё, как в брачном договоре прописано по закону.
Некоторые умом скудные мужики твердят, что в Литве бабам воли слишком много*, а я считаю - что, разве хорошо, когда, как в соседнем Московском царстве, вдову нищей оставляют? Анна наша не бедна, нет, не бедна. Если бы речицкие женихи знали: пороги бы обили, сватая её. Но я видел - Анна не в себе. Говорил с ней сам, говорила Марья: не хотела она больше выходить замуж, это точно. Так что я молчал, выжидал, торопиться некуда. А ты молодец: растопил её сердце. Береги её и двойняшек, я рад буду вашему счастью.