В душной ночи звезда
Шрифт:
Савка даже приосанился, как мог. Ничего из его попытки стать стройней и выше не получилось, но Савка Бубен торжественно произнёс ломающимся голосом:
– Катерину жду домой вести!
– Ну, ну!
– буркнул Иван, растерявшись. "Не по коню хомут!" - подумал он, и ушёл в хату.
А Катерина не обманула - вышла и пошла рядом с Бубном. И весь короткий путь она разговаривала с Савкой о его житье: о том, как у него получается видеть форму, и почему он не расстаётся со своим бубном, хоть ему приходится уходить подальше, чтобы наиграться вдоволь? И уже возле своего двора красивая Катерина прямо спросила: не собирается ли он жениться? Бубну сделалось плохо, так он разволновался. "Нет, конечно!" - ответил
– Ну, вот и хорошо. Я тоже не хочу замуж. Будешь мой дружок. Согласен? Будем встречаться вечерами у моего двора, разговаривать. Но если ты, Бубен, только помыслишь что-нибудь об ухаживаниях - смотри, я узнаю!
– я сразу же перестану знаться с тобой.
– Ладно, - ответил ей Савка, стараясь, чтобы ответ прозвучал небрежно.
– Я приду завтра. (И подумал, что хорошо, что живёт по соседству - через два двора. Идти недалеко).
После той, памятной свадьбы Танюшки и Яна Копыловича, сёстры действительно задумались, как будут жить. Они твёрдо и даже дерзко отвергали ухаживания местных ребят, и не ходили на посиделки. Катерину люди видели у весничек с Бубном; а к Лизавете неравнодушен взрослый Василь, сын Кондрата. Как-то само собой получилось, что и в эту осень, и зимой никто так и не заслал сватов в до бортника.
Девушки сказали отцу, что не пойдут замуж, пока не встретят парней, которые хоть в чём-нибудь будут похожи на него - заступника и волшебника. Бод, через смешанное чувство гордости и щемящей нежности к юным чаровницам, дрожащим сердцем ощутил, что это невозможно. Нет, невозможно!.. Он всё чаще страдал от предчувствия какой-то страшной роковой развязки. Похоже, в судьбе Катерины и Лизаветы наметился перелом. И это искривление судьбы, оставаясь непредсказуемым, непознаваемым в зыбком мареве грядущего, будет похоже и не похоже на то, что случилось с ним в его неполные семь лет, когда луч звезды настиг его наверху храмовой башни, вырвав из мироздания и перенеся через бессчётное количество лет.
"Надо жить дальше. Надо быть терпеливым.
– уговаривал себя чародей, скрывая предчувствия.
Подрастают сыновья: крепкие ребята. Заигрываются допоздна в свои ребячьи игры, порой дерутся, но шкоду не творят. Как молодые жеребята, носятся по окрестностям, по этому куску их ребячьего мира, - оба худые, мосластые, оба - хриплоголосые.
Микола любит сказки: заслушивается, просит рассказывать ещё, а Микита - родной сын, память которого лучше, но ум заточен на другое, послушав сказку или быличку, фыркает. Ничему не верит на слово, требует объяснить ему: как вырастает новая голова у Цмока Трёхголового*, и что ест Цмок? И где набраться ему, такому огромному, пищи? И как это пан терпит, чтобы Цмок топтал его поля? Рассказывали мальчишкам про мудрого князя-оборотня. Микола круглил глаза, переживая за Всеслава-чародея*, а Микита первым делом спросил, не дождавшись конца сказа: куда девается с человека одежда, когда он превращается в волка? Не носит же он её в зубах за собой? Катерина и Лизавета, помнится, тогда сбежали из дома - не могли сдержать приступ неудержимого хохота, а Бод терпеливо пытался что-то объяснять, но, думает, Микита не слишком поверил ему.
Ну, что ж. Вот такие они, его сыновья.
Любят, когда отец забирает их с собой в леса осматривать борти. Гордые, возвращаются домой и хвалятся, как учились подниматься на деревья, и делят с сёстрами заячий хлеб*.
"Надо жить для них, трудиться. Думай о хорошем, чародей! Думай о хорошем - грядущее ещё только лепится, оно податливо, как мягкий воск, оно изменчиво!"
Наступило лето. Семнадцатое лето для двух сестёр.
Катерина и Лизавета давно берегли свою маленькую тайну. Они решили, что больше не могут держать её в себе - пора показать то, что им дано было увидеть в воде волшебного ручья. Показать, что они могут!
Они несколько раз навещали старуху Мокошь и её внучку Серафиму в Тиселе.
Серафима дичилась, с бабкой сидела редко: всё бродила по диким лесам, там ей было лучше.
А сёстры уходили на горюч-ключ и дважды в полнолуние девушкам привиделось в воде ручья, как в необыкновенном зеркале то, что не могло принадлежать их миру. Те, кто двигались в отражении, были прекрасны. Их окружали могучие ритмы и небывалые мелодии. Чародейки сначала не приняли эту музыку, но скоро, чутко отзываясь на странную чёткую дробь, нёсшуюся на фоне гудения незнаемых торжественных труб, они поняли, что двигаться в ладу с этой музыкой - ни с чем несравнимое счастье. Они тайком повторяли и оттачивали движения дикого, а может, священного танца, и их молодые, сильные тела пели, когда они двигались так, как двигались те девушки. И они сошлись во мнении, что Савелий ударами своего бубна способен украсить их танец.
– Это очень смело: показать парням, как мы танцуем!
– говорила Лизавета, сидя за пяльцами.
– Нас не поймут. Может, даже испугаются - это не простой дубоватый верч* и даже не быстрая вишенка*.
– Я думала над этим, - отозвалась Катерина.
– Знаешь, пора разобраться с нашими дружками. Ничто не происходит просто так. Мы с этими парнями, а не с другими. И если уж эти парни не поймут нас, не примут такими, какие мы есть, то нам надо перестать, как говорит отец, морочить им головы.
– А ты морочила голову Савелию?
– повела бровью сестра.
– Знаешь же, нет. Это было бы нечестно. Зачем мне замороченный? То же самое, что общаться со своим собственным отражением!
– пожала плечами Катерина. Но ты, признайся, хоть чуть-чуть чаровала Василя?
Лизавета вздохнула.
– Я не делала ничего намеренно...
– Договаривай.
– Он красивый! Я просто иногда думаю о нём...
– и Лизавета снова представила высокого сына дядюшки Кондрата с густыми пепельными волосами, постриженными по моде, в скобку, так, что не закрывали они крепкий выбритый затылок. Этого Василя с небольшой бородкой, красиво и ровно обрамляющей его лицо, с тёмно-серыми глазами, в которых немым вопросом застыло ожидание.
Она вздохнула.
– Ох, Лизавета, - улыбнулась ей Катерина - Не обманывай себя! Ты же понимаешь, что этого достаточно. Даже когда обычная девушка думает о парне, у неё иногда получается невольно притянуть его. А ты - чародейка! Конечно, он мечтает о тебе! Он же взрослый, совсем взрослый, не то, что мальчишка Савка. Разберись с этим, милая, и остынь, или дай ему любить себя - только не мучай.
– Пусть танец поможет...
– снова вздохнула Лизавета, - я сама не могу... Иногда кажется, что он - подходящий, и мне бы пойти за него замуж, и есть надежда, что будет всё хорошо, как у мамы с нашим наречённым отцом. А иногда...
– Лизавета замолчала.
Будущее не желало открываться.
Вообще.
Как будто будущего у неё нет. Так о каком замужестве ей мечтать?!
Катерина в это время размышляла о том, что ей-то уж проще. С Савкой Бубном интересно, но загореться от такого парня невозможно. Если бы она, Катерина, была обычной девушкой, то для Савки у неё нашлось бы только одно слово - шут. Или, если бы она была не злобной девушкой, то сказала бы про него: чудак. Но поговорить с Савелием, пока возле Лизаветы сидит Василь, неплохо. Бубен смотрит на мир другими глазами и часто интересен в своих вымыслах.