В душной ночи звезда
Шрифт:
Они выступили, перебирая по траве босыми ногами и, словив ритм мерно гудящего бубна, начали, вздрагивая телом, двигаться, став зеркальным отражением друг друга, совершая немыслимо смелые движения. Их ладони, поднятые над головой, скоро стали отбивать ритм, вторя глухим ударам бубна. Савелий, чувствуя, что сливается с музыкой, с танцем, предугадывая движения сестёр, чутко отбивал мелкую дробь, а то вдруг заставлял бубен звенеть протяжно и гулко. Он впал в то особое состояние, когда звуки унесли его.
Девушки извивались, и неизвестно, видели ли они что-нибудь перед собой? Их гибкие тела жили, казалось,
Василь, как зачарованный, наблюдал за движениями странного танца, желая и не в силах прекратить это. Теперь Лизавета, двигаясь, не сводила с него особенных, пристальных глаз, и Василь смотрел на неё, не в состоянии отвести взор. В его голове низким, глубоким рёвом загудели неведомые трубы, дополняя перестук бубна и делая мелодию полной. Тела девушек, разгорячённых танцем, заблестели. Савелий почувствовал, что, ещё немного - или он, или девушки упадут без сил. Он стал медленнее бить в бубен, успевая встряхивать инструмент, добиваясь особого, с перекатом, звука. Ритм замедлился, бубен рокотал под его ладонями.
Девушки разбежались в разные стороны за деревья и не показывались.
Савелий тихо-тихо продолжал похлопывать по тугой коже. Наконец и он остановился.
Всё затихло.
Вскоре вернулись сёстры. Они успели быстро окунуться в воду, и теперь были свежи. Одеты. В юбках, в сорочках, только с распущенными волосами. На их лицах застыло выражение торжественного ожидания. Они ждали свой приговор.
Василь, со щеками в красных пятнах, дрожа, бросился к Лизавете и увлёк её за собой, подальше, за гнутые вербы. И, тряхнув Лизавету за плечи, словно желая разбудить, привести в чувство, горячо зашептал:
– Не смей! Слышишь, не смей никогда больше так плясать! Нельзя, нельзя, непригоже, стыдно так плясать!
– схватив витой шнурок на шее Лизаветы, вытягивая её крестик из-под сорочки, сделал то, что обожгло и его, и девушку. И держал пред её глазами этот маленький нательный крест, и рука его тряслась, а шёпот продолжал срываться с пересохших от волнения губ:
– Это бесовское - ваш пляс! Лизавета, милая, я люблю тебя больше жизни! Я не отпущу тебя, сегодня же вечером приведу сватов. Поверь, так будет лучше! Я спасу тебя! Сама ты не понимаешь, что с тобой происходит, - о! это тело твоё!
– скоро... скоро... Я не дам тебе пасть низко! Лизавета!!!
– он стал поднимать её опущенное лицо, - Согласись, скажи, что любишь, хотя бы сделай вид, что любишь меня. Потом, потом у нас всё будет... будет хорошо... как у людей...
И он силой поднял лицо девушки, отвернувшейся от него.
Сердце стучало, как тот бубен.
Василю стало плохо от взгляда, которым посмотрела на него Лизавета. И он, не помня себя, поднял руку, чтобы ударить её, - красивую порочную девчонку, по лицу, - но не посмел.
Мучаясь, Василь в одиночестве со стоном метался под деревьями, как раненый зверь. Потом, справившись с собой, вернулся на поляну.
Лёг ниц, мял лицо ладонями, тёр виски.
Он не отступится!
Упадёт на колени перед отцом Лизаветы, перед матерью - он настоит на своём! В крайнем случае, расскажет родителям этот секрет. Пусть знают - проглядели!
Глупые девушки! Сами не знают, что творят! Где только могли научиться такому? Неужели сами придумали? Что Савелий? А-а! Что соображает этот Савелий? В нём буйная, дикая, как этот дьявольский танец, татарская кровь. Он колотил по бубну, толком не видя девчонок - сам ещё мальчишка. К тому же придурковат, и сейчас, кажется, уснул. Господи! Стыдно за них!
Лизавета плакала.
К ней пришла Катерина, сидела рядом, переживая и страдая за сестру.
– Знаешь, душа моя, - произнесла Катерина - видимо, нам двоим не судьба. И в Савелии мало мудрости, скорее, это неопытность: он просто не успел повзрослеть и очерстветь, - как они говорят, остепениться... Я не оставлю тебя. Видно, так суждено. Мы не от мира сего... Ты ничего не чувствуешь, сестра?
– Да, оттого и плачу.
– И что это, по-твоему?
– Это конец нам с тобой, сестра. Это произойдёт скоро. Что ж, тем лучше!
– Парни могли бы нас задержать...
– Да, но задержать, привязав. Это не спасение! Я так не хочу!
– Они по-другому не могут... только женившись на нас...
– Я не смогу настолько изменить себе. Задушить, затоптать всё, что у меня внутри, что знаю, что чувствую. А Василь не способен разделить со мной ничего из этого. Твой Савелий по-другому леплен, он наделён воображением и способен чувствовать красоту...
– Но какой из него муж? Что ждёт меня с этим бездельником и чудаком?
Сёстры замолчали. Им хотелось жить, но после танца, расставившего всё на свои места, обе почувствовали, что стремительно обрываются нити, связывающие их с этой землёй, с этим городом, этим временем. Скоро, уже скоро. Всё будет сделано за них. Всё решится, и они примут это. Так надо!
***
Бод возвращался с полуденной стороны. С ним в город ехали дряхлая лекарка Мокошь и внучка её Серафима.
У Мокоши щёки мокрые от слёз. Она, уезжая, попрощалась с избушкой в Тиселе, где провела без малого шесть лет. Была особенно ласкова и сердечна со всеми, кого встречала сегодня на пути: знала, что видит этих людей в последний раз. Но мудрой старухе всё равно. Уже всё равно: она стара, очень стара. Хватит, и так зажилась на белом свете.
Серафима, узнав, для чего собирает их бортник, согласилась ехать сразу. Если у них всё получится, то она искупит свой грех перед этими людьми и этой землёй.
Коварная цыганка Галла, без которой им не обойтись, сейчас в городе, сидит под стражей: задержана по обвинению в воровстве и обмане.
Боду даже не пришлось применять своё искусство, чтобы собрать всех нужных людей в одно место. То, что ОНИ все вместе в одном краю, да ещё так близко, давно настораживало Бода. Люди в чём-то правы, когда не любят и боятся волшебников: чувствуют, что волшебник появляется там, где должно произойти что-то небывалое. Только путают причину и следствие, - думают, небывалое свершается потому, что его вызвал чародей. Оттого и устраивают гонения и казни, оставаясь после этого беззащитными перед бедой. На самом деле, наоборот: пути-дороги приводят чародея в то место, где он больше всего нужен...