В душной ночи звезда
Шрифт:
Бод жил дальше.
Он вспомнил главное дело всей своей жизни. Оставил хутор Василя. Вернулся в город, в старый свой дом, куда когда-то на руках принёс жену.
"Мир тебе, Анна! Мир вам, юные волшебницы Елизавета и Екатерина!"
Он опять проводил время в трудах, а досуг тратил на тайные занятия: приготавливал смеси, зелья, порошки.
Когда не стало Анны и рухнуло всё, молодой бортник Кастусь - крестный отец Миколы, - приняв опеку, подрастил его сыновей.
А теперь сын Микита ушёл в дальние
Один Микола-найдёныш - остался рядом со старым отцом.
А Бод теперь стар.
Тело расплачивалось за сильное чародейство. Чародей стремительно дряхлел. А может, это давит груз тысяч лет? Ведь давно исчез с лица земли, стал пылью его родной город...
Вместе с сединами, сгорбленной спиной, пришло уважение горожан.
Бода почитали как хорошего травника. Помня его семью, мещане жалели молчаливого старика. Звали к больным, благодарили. И поддерживали, когда в отъездах был бортник Микола, перенявший ремесло отца.
Старик Бод всё чаще видел сны, которые говорили ему, что ждать осталось недолго. Скоро, скоро явится сюда Тот Человек. Дождаться, спасти его, помочь вернуться. Это будет последнее твоё дело, последний на здешней земле чародей. А потом - покой...
Возвращение
...Я очнулся с первыми лучами июльского солнца.
Сон?!
Нет, это был не просто сон!
Я лежал на лаве в низкой хатёнке. В жилище стоял чистый запах сухого дерева, и больше ничем не пахло: ни травами, ни дымом, ни даже присутствием человека или его вещей.
Я посмотрел в окно без стёкол. (Да и откуда они могли взяться в этом доме в это время?) Просто крестообразные перекладины рамы, за ними снаружи деревянные ставни, которые кто-то поторопился раскрыть навстречу рассвету. И сквозь окно проникала душистая свежесть раннего утра.
Тепло, - уже тепло.
Значит, день снова обещает быть очень жарким.
Разноголосое птичье пение просто оглушало.
За стенами избушки наступал для всего живого новый радостный и хлопотливый день.
Я поднялся во весь рост, почти задевая головой потолочные балки. Повернулся у печи с открытой передней частью, над которой на деревянных столбах нависал открытый дымоход и, наклонясь, вышел в низкую дверь на зелёный двор.
Навстречу в калитку входил старик.
– Проснулся?
– сказал старик, конечно же, на старобелорусском. Я отвечал ему так же.
– Да, проснулся.
– Хочешь что спросить?
– пристально глянул старик.
– Только одно: что за одурью окурил меня дед Бод?
– Одурью? Зачем? Бросил на жаровенку дымные угли и несколько берёзовых листов с троицкой ветки, что висит у меня в красном углу, и всё.
– И то, что мне привиделось, - от берёзовых листов?
– Ну почему же - я постарался. Послал тебе птицу-мысль. А иначе о чём бы мы с тобой говорили, хлопец? А ведь нам целый день вместе надо провести, отпускать тебя одного я не могу. До вечера будешь рядом. Если же не выйдет в ночь вернуть тебя обратно, то, не обессудь, и ещё задержишься тут.
Как тоскливо мне стало опять!
– Но зачем жёг берёзовый лист, а говорил мне про корень черноцвета?
– Ты помнишь, откуда ты сюда свалился? Мне надо было сказать: сиди смирно, я начинаю своё чародейство? И ты бы мне поверил? Это здешние люди прозрачны для меня, да и то - сколько надо умения, чтобы малость притуманить. А ты, пришелец (Бод сказал: "проходимец") из дальнего-далека, уже не такой человек. Вы закрыты, как амбар на добрый замок. Разум ваш самостоятелен и допускает только то, что сам находит нужным. Потому и устроил я представление с дымом. В силу волшебного корня ты почему-то поверил сразу.
И Бод спросил, продолжая разговор:
– Скажи, много ли речей ты слышишь каждый день?
Мне не пришлось долго думать:
– Слова звучат вокруг нас постоянно, не замолкая ни днём, ни ночью.
– И какие это речи?
– В основном, нам что-то советуют или что-то навязывают. Иногда нас пытаются развлечь или рассмешить. Да, ещё обожают сообщать о бедах всего мира. (Я даже не думал вдаваться в бесполезные объяснения принципов работы электроники и телевидения).
– А вы?
– Не относимся к этому серьёзно. Я нередко закрываю уши вот этими штуками.
– Я показал наушники.
– Занятно...
– задумчиво протянул Бод, - вы не верите тому, что говорят, или просто не хотите слушать?
Я немного подумал, и решил, что буду прав, если отвечу утвердительно.
– Невозможно принимать сердцем и умом всё, что звучит. Приходится отгораживаться.
– Вот и я так подумал, когда увидел тебя. Ты закрыт для внешнего. Пришлось мне схитрить. И как ты думаешь, хлопец, что будет с людьми дальше?
Я понял, что он имеет в виду. Кто знает, способен ли был я ответить на столь философский вопрос сутки назад, но сейчас одна догадка возникла в мозгу. И я постарался изложить свою мысль:
– В моём времени многие люди занимаются тем, что, не участвуя в заботах этого мира, создают свои миры и пишут о них, или показывают их другим людям, как вам иконописец показывает на иконе другую, высшую, неведомую человеку Явь, как батлейщик показывает движущиеся фигуры в ящике.
– Иконы не все понимают.