В двух километрах от Счастья
Шрифт:
— Все в порядке, ствол работает, участки благоденствуют!.. Спите дальше, ваше превосходительство, — посоветовал он на прощанье.
Семен Ильич улегся снова.
— Ваше превосходительство — вон какой титул! Приятный парень этот Синица. Остроумный.
А через десять минут — леденящий душу пронзительный звонок (о, начальник и по звонку умел отличить чрезвычайное от будничного). В трубке — задыхающийся голос Синицы:
— Завал, Семен Ильич!.. На третьем восточном… Люди попали, Семен Ильич!..
В шахтной
Квартира кладовщика не отвечала. Но шахтная телефонистка — это не городская телефонная барышня («Алло, алло, соединяю… извините, не отвечает»). Она обязана знать, где кого искать в ответственную минуту.
«Конечно, ночует, старый черт, у Пани», — сообразила она.
Люся подбежала к двери и крикнула уборщице:
— Андреевна, быстренько к Пане Мордасовой. Тащи сюда дядю Васю! Чтобы бегом бежал!
— Ладно, — сказала уборщица. — А я думала, он ее бросил.
Старуха с сожалением посмотрела на недомытый пол, по которому растеклись черные сверкающие лужи, швырнула тряпку в ведро и решительно вытерла руки о передник.
Надо очень любить людей, чтобы согласиться служить уборщицей на шахте. Каторжный труд — ежедневно скоблить и отмывать пол в нарядной, затоптанной угольными сапожищами; оттирать голубые стены, к которым так любят прислоняться усталые ребята в черных спецовках… Тяжко ко всему тому не иметь маленькой привилегии всех уборщиц — покричать на нарушителей чистоты или замахнуться тряпкой на начальство, топающее в калошах по свежевымытому полу.
Тут люди не носят калош. Черная грязь на их вечно мокрых сапогах не грязь, а уголь, ради которого они ходят в преисподнюю.
Словом, Андреевна понимала, что такое шахта. Она безропотно отправилась на другой конец поселка будить загулявшего кладовщика.
В коммутаторную, похрустывая пальцами, вбежал Синица.
— Всех обзвонила? — глядя как бы сквозь Люсю, спросил он и, не дожидаясь ответа, вздохнул — Ах, черная пятница!..
«Пятница»? Это слово бросило в жар. Как же она забыла! Ведь с полуночи уже пятница. И в эту пятницу, в ночную смену, на штрек должен был идти Женька. Они уже неделю были в ссоре, но еще тогда, когда все было хорошо, он говорил Люсе: в четверг, мол, последний денек гуляю, в пятницу, в ночь, запрягаться.
Она умоляюще поглядела на Синицу:
— Иван Петрович… Пожалуйста… Кто там попал? Женька Кашин не
— Ах, господи, ничего я не знаю! — рассердился Синица. — Я же еще наверху!
Как не понять! Нет для горняка страшнее пытки, чем сидеть тут, когда в шахте беда.
— А Женька? Вы не помните случайно?
— Ты всех обзвонила?.. Что они не едут? Они уже должны быть здесь.
За окном провыла сирена горноспасательной машины. В нарядной загрохотали уверенные голоса. Синица рванулся из комнаты.
— Девушка, вы что там спите? — вернул Люсю к служебным обязанностям чей-то бас. — Давай, кто есть главный!
Из нарядной ответил уже сам начальник:
— Разговаривать не могу… Ничего не знаю. Там семь человек… Не могу разговаривать…
И бросил трубку.
— Семен Ильич, это из органов звонили? — тихо спросил Синица.
— Да нет, из треста! — И, словно поняв что-то, Драгунский заорал — О них думай, которые за завалом! О скамье подсудимых успеем… Понял?
Огромный, багроволицый, с всклокоченными седыми волосами, казалось, прикоснешься к нему — ударит током!
В нарядную с каждой минутой прибывал народ. Вошел командир горноспасателей со своими дюжими бойцами. Прибежал парень спросить, грузят ли компрессор. Ворвался техник требовать кислородных баллонов.
Черненькая носатая врачиха из рудобольницы явилась в «полном параде» — с орденом Красного Знамени, наверно не случайно приколотым в этот предутренний час. Один за другим вваливались «представители» — инспектор, управляющий трестом, начальник комбината.
На голубой шелковистой кальке — на плане горных работ — большой, иссеченный шрамами палец Драгунского отметил то самое место.
— В третьем восточном и в шестом! — сказал он. — К ним можно пробиться либо с тылу, либо прямо через завал, если он позволит!.. Но он не позволит…
В шахте такая жизнь, что в грозную минуту все люди, вплоть до представителей самых третьестепенных, «обозных» профессий, начинают действовать с быстротой и блеском. Толстуха банщица мгновенно приготовила в инженерских кабинках сразу десять комплектов белья, спецовок, портянок, сапог. Ламповщица встречала начальство уже на пороге своего серого домика, обвешанная тяжелыми гроздьями лампочек.
В ламповой уже знали имена пропавших. Сунув начальнику его легкую, «хозяйскую» лампочку-надзорку, девушка шепнула:
— Павловский, Ларионов, Кротов, Кашин…
Она, по-видимому, считала это большим секретом. Но каким-то необъяснимым чудом уже вся шахта знала. И в нарядной, отданной горноспасателям, и в красном уголке, приспособленном под нарядную, и на лесном складе, и в лавах люди повторяли те имена.
У эстакады, приникая то к одной, то к другой черной спецовке, металась простоволосая заплаканная женщина в шубке.