В двух шагах от рая
Шрифт:
– Спасибо, милая!
…эх, надо выпить!..
Бегать искать поллитровку времени не осталось. Как только поезд тронулся, Шарагин направился в вагон-ресторан.
– Закрыты мы еще, закрыты, – в дверях стояла старенькая, полноватая, уборщица с крестиком на шее.
– Чего ты там застряла, баба Маня? Никому не открывай! – крикнули ей.
– Я свой, баба Маня, – Шарагин вынул из кармана червонец.
– Ну проходи, милок.
Десятку баба Маня спрятала под лифчик:
– Вот, устраивайся здеся. Петро! Неси графинчик!
– И
Петро, с виду мужик запойный, серый, с потухшим взглядом
…потухший и желтый, пепельно-желтый, будто зола от
гепатита…
сказал: «Ага», пыхтя «Беломором», вынес графинчик, тарелочку с черным хлебом и холодный, жалкий,
…будто со времен гражданской войны ее никто так и не съел…
кусок курицы.
Появились лысый, невысокий, с усиками директор, повара – совсем юный Гриша,
…еще не призывали…
ругавшийся отборным матом, куривший папиросы, а за ним – главный повар – усатый бородатый Шурик, мелкого роста, который приставал к двум не очень молодым и не очень интересным на вид, с ядовито-яркой помадой на губах,
…слегка помятым после сна…
зевающим официанткам – Вале и Жене. Повар подкрадывался к ним сзади, даже когда вагон-ресторан заполнился посетителями, щипал их за попки или щекотал подмышками и хихикал: «Ну, сейчас не до нежностей, работа. Погоди, вечером приду и трахну!» При этом он противно хихикал и дергался.
Возможно, что именно эта глупая фраза, как-то косвенно указывавшая на легкодоступность официанток, пробудила в Шарагине желание.
…а вот эта ничего… на безрыбье и рак рыба…
– Еще один, – он постучал вилкой по графинчику, когда официантка остановилась у соседнего столика. – И яичницу. Может, какой салатик есть?
– Столичный.
– Хорошо.
Городской, а после загородный пейзаж, представший в мрачных серых красках непогоды, помелькав за окнами, сменился темнеющими с иссякающим днем лесами, перелесками, садовыми участками с натыканными уродливыми фанерными домишками-скворешниками, сиротливыми деревеньками.
Выпил, закусил принесенным салатом.
…в принципе, милая мордашка…
Какое-то с первого же взгляда взаимопонимание обозначилось, симпатия что ли. И, двигаясь взад-вперед по вагону-ресторану, не скрывала официантка улыбки, один раз прыснула со смеха, так заворожено наблюдал за ней офицер за столиком, что она обслуживала.
Постояли, покурили в тамбуре. Женя. Евгения. Красивое имя. И так легко общаться с ней, такая контактная, простая. Откуда родом, да как сюда попала расспросил. Скучно в глухомани российской до старости проторчать, а на поездах – и города разные повидаешь, людей всяких повстречаешь. Пока замуж никто не берет, самой кое-что подзаработать, накопить, пожить свободно.
В ответ Шарагин про себя в двух словах объяснил. Про войну – ничего, и про ранение – молчок,
– Пошли, потом поговорим еще…
Расчет ее Олег сразу не углядел, не распознал. Официантка наученная, хоть и девчонка еще, недавно небось школу закончила, а хваткая, отпечаток войны в глазах незнакомого хорошенького усатого офицера угадала, – из Афгана, откуда ж еще? – да и шрам подтверждал, что после ранения человек, а значит – натерпевшийся, навидавшийся, но главное – из заграницы следует, не с пустыми карманами, и раз так к женщинам тянет его, истосковался, видать. Легко такого в оборот взять, пококетничать – он мигом клюнет. Молодые офицеры, знала Женя по опыту, – как дети, которых поманить конфетой ничего не стоит, даже жалко их порой – знающих свое дело в мире армейском и абсолютно наивных, беспомощных в мире реальном. Только завидят юбку – сразу петухами начинают ходить, гусар из себя строить, особенно когда выпьют.
…вообще-то она ничего, симпатичная… подождем, пока она
освободится, уже скоро закрываться будут…
Заигрывала Женя взглядами, и с каждой новой улыбкой наваливались на Шарагина грешные мысли, будоражили воображение. А где? Как? Никогда таким раньше он не был, не бросался на первую встречную. Но тут – приспичило! Вот Чистяков – тот мастерски обхаживал представительниц слабого пола, тот без победы с поля боя не уходил. Как бы не оконфузиться! Нет.
…«налит весь мужскою силой!»…
И от ворот поворот получить в таком деле – обидно.
…а-а-а… я знаю! я ей косметичку подарю… тогда уж наверняка!..
Он допил, закусил, вернулся в свой вагон, открыл купе, полез в чемодан. В Кабуле он купил две косметички – завидный подарок для любой советской женщины: и пудра тебе есть, и тени.
…для Лены и для мамы… ничего, маме я подарю платок…
На дне чемодана, рядом с косметичками лежал бумажный сверток.
…дневник Епимахова… я забыл передать дневник… потом,
потом!.. тут такое дело наклевывается!..
Вагон-ресторан закрывался. Директор то и дело гасил свет, чтобы выгнать оставшихся за столиками посетителей.
…какие-то не наши, поляки что ли?.. пше-пшекают… с официантками
кадрятся… опередили! облом, товарищ старший лейтенант…
хорошо, что косметичку не успел подарить… да и не такая уж она и