В дыму войны
Шрифт:
Все на войну напирают: «Нужно разбить Германию».
Настроение солдат-сапер колеблющееся.
Наговорились.
Меньшевики предлагают на голосование свою резолюцию, эсеры и энэсы – свою.
Потом меньшевики и эсеры объединили свои резолюции в одну, «чтобы не разбить голосов».
Резолюция, вероятно, прошла бы.
Но из толпы слушателей к ораторской бочке напористо продирается широкоплечий степенный бородач-сапер. Просит слово «по поводу резолюций».
Командир батальона топотом совещается с ораторами.
Бородача
– Степаныч, не подгадь!
– Дать высказать свою мнению Степанычу!
Бородач получает слово и лезет на бочку.
Тишина. Солдаты вытягивают нетерпеливо шеи.
– Свой. Что-то скажет? Вдруг обремизится?
Окающим поволжским говорком размашисто и уверенно начинает он речь:
– Товарищи! Нам вот просветители наши и учителя предлагают резолюцию по военному и политическому вопросу принять. Что же! Мы не прочь от этого. Резолюции – дело хорошее. Только как же мы будем принимать эту резолюцию, когда от большевистской партии оратора не было и резолюции нет.
Энти резолюции хороши, а може, болыневицкая еще лучше? Може, она нам в самый раз будет? Тады как?
– Большевики были приглашены на митинг, – громко кричит председательствующий за столиком офицер. – Сами не захотели придти. Не хотят, значит…
– У большевиков кишка тонка, – острит какой-то задира, не видимый в толпе.
Толпа густо шипит в знак протеста.
Бородач машет рукой, призывая к порядку. Любовно оглаживает широкую, распустившуюся под ветром бороду.
– Помолчите, товарищи, одну минуточку. Сейчас я закончу. Большевики были приглашены – это справедливо. Но почему не явились?
Он делает паузу, как бы ожидая ответа со стороны аудитории. Застыл в любопытстве устланный телами солдатскими двор.
Обведя всех глазами, громко и отчетливо говорит бородач:
– Большевики не могли придти потому, что они члены рабочей партии. Почти все они днем заняты на работе. Вечером будет у нас представитель большевистского комитета, сделает нам свое разъяснение. Тогда и резолюции принимать будем.
Разрядилось напряжение. Тяжело дышат распаренные тела.
– Правильна! – гудит по рядам.
– С ентова и начинать надо было!
Бурным всплеском сочувственных аплодисментов солдатская масса снимает с трибуны своего оратора, и когда он проходит по рядам, вслед ему летят десятки теплых, ласковых слов.
За объединенную резолюцию меньшевиков и эсеров поднимается несколько рук. Против – три тысячи.
Призваны в армию все бывшие городовые жандармы. В наш батальон две сотни их влили. На дворе с ними ежедневно занимаются шагистикой, ружейными приемами.
Пузатые, краснокожие, раскормленные, точно быки, с чудовищными усами они так мало похожи на солдат военного времени.
Широкие, выпуклые, как натянутый
Солдаты относятся к ним враждебно. Встречают и провожают колкими замечаниями.
Эти настроения передались и унтерам, ведающим «переподготовкой» городовых.
Унтера гоняют их по двору точно новобранцев: «Мы вам спустим жир-то».
Когда городовые протестуют против муштры, унтера, выкатив глаза, орут:
– Ага, вам новая власть не хороша?
– Царя надо?! У, гниды!
– Фараоны!
Городовые робко втягивают бритые головы в плечи и опускают виновато глаза.
А унтера продолжают:
– На фронт ехать – чести для вас много! На фонарных столбах ваше место, вон где! Кровь пили народную!
На Марсовом поле ежедневно маршируют женские ударные батальоны, организованные женщиной-прапорщиком Бочкаревой.
Сама Бочкарева становится популярной, как Кузьма. Крючков. Ее портреты – тупое, квадратное лицо гермафродита с толстыми губами – вывешиваются в штабах, в казармах…
Бочкаревские ударницы одеты в обыкновенные солдатские штаны и гимнастерки. На ногах – грубые мужские сапоги.
Эмансипация полная.
Мужская военная форма, плотно облегающая тело, делает их комично-уродливыми.
На обучение ударниц обыватели специально ходят смотреть точно в цирк. Одни одобряют, другие ругают.
Буржуи, показывая солдатам на марширующих женщин, говорят: «Смотрите и стыдитесь. Женщины хотят воевать, а вы, мужчины, трусите. Довели родину! Свободу завоевали! Женщины вынуждены сами браться за оружие! Эх вы, мужчины!
Солдаты петроградского гарнизона возненавидели «бочкаревскую гвардию» непримиримой ненавистью и оскорбляют на каждом шагу:
– Проститутки! Потаскушки!..
– Черт вас сует не в свое дело!
На каждом шагу споры: быть или не быть войне. Число противников войны заметно растет во всех слоях населения. Даже многие поэты зачирикали по-иному.
Удушливый воскресный полдень.
Любовно ощупывает и разглаживает морщины старушки-земли огнедышащее летнее солнце.
Зашла Лена.
Потащились пешком на острова.
Забрели по пути в Ботанический сад.
Худосочный кривоногий солдатик с лицом хулигана и скандалиста, в высоких желтых сапогах со шпорами, сопутствуемый толпой подростков, срывал у кустов и деревьев дощечки с латинскими обозначениями.
Старик в рыжем котелке, напоминающий «человека из ресторана», пытался его урезонивать.
Мы сели в лодку и скользим по заливу.
Над головами качается ослепительный яркий шар солнца, щедро разливая тепло и радость. Море, опьяненное солнцем, спокойно дремлет. Широкой сверкающей полосой оно убегает в призрачную даль.