В дыму войны
Шрифт:
В мутных лужах вина и пива плавали окурки.
Был в казарме представитель Петросовета.
Записывал желающих – из окончивших учебную команду – обучать военному делу организующиеся на заводах отряды Красной гвардии.
Я записался. Работаю уже месяц. Занимаемся три раза в неделю по вечерам. В воскресенье – сверх программы – четыре часа. У меня целый взвод в сорок восемь бойцов.
Шагистику откинули. Проходили основные правила стрельбы. Принципы ведения полевой и уличной – в городе – войны.
Народ смышленый.
Сегодня по окончании занятий на заводском дворе ко мне подошел один из моих учеников, фрезеровщик Кондратов и, краснея, путаясь в словах, сунул мне в руку двадцать рублей.
Плата за мою работу.
– Это товарищи собрали меж себя добровольно, наказали мне вручить вам, – пояснил он. – В следующий месяц тоже соберем, так что вы уж будьте без сумления. Мы не эксплуататоры, знаем, что вас кормят теперь не ахти.
При других обстоятельствах эта подачка возмутила бы меня, и я бросил бы работу.
Но сегодня она, эта милая чуткость и заботливость, так умилила и глубоко взволновала меня.
От денег я, конечно, отказался, хотя финансы мои и находились в самом плачевном состоянии.
Сегодня впервые за все годы войны почувствовал я полное удовлетворение жизнью, и от этого вдруг стало так тепло и радостно на душе.
Большевики требуют опубликования всех секретных договоров между бывшим царским правительством и союзниками.
Союзные консулы в панике. Боятся скандала. Положение союзников глупое.
Требование большевиков разумное, но я добавил бы к нему еще один пункт: уволить со службы всех дипломатов, ибо они даром едят хлеб народный.
Заключенные договоры никого и ни к чему не обязывают.
Равновесие Европы и всего мира регулируется только реальным соотношением военных и экономических сил.
И так как в данный момент во всех странах у власти стоят величайшие жулики, то все и обманывают друг друга.
Дипломатия при данных условиях вырождается в никчемное пустословие.
Капиталисты всех стран хотят воевать, но в то же время лукаво притворяются, что ищут мира. Назначение дипломатов состоит в том, чтобы скрывать от широких масс населения истинное положение вещей.
Говорить о мире в капиталистическом обществе все равно, что говорить о вреде алкоголя на собрании рестораторов и кабатчиков, которые наживаются на пьянстве людей…
В штабе полка случайно столкнулся с командиром роты.
– Послушайте-ка, – остановил он меня, – в одно очень порядочное семейство нужен солидный репетитор для двух оболтусов. Меня просили порекомендовать кого-нибудь. Хотите, я вас устрою?
Теперь на военный сезон вы, как старый интеллигентный фронтовик, будете украшением салона, в некотором роде.
– Благодарю вас, господин поручик. Вы опоздали. Я уже ангажирован.
– Кем? – спросил он огорченно.
– Я репетирую на Выборгской стороне сорок человек рабочих.
– Да? – острые иглы глаз впиваются
– Ни то, ни другое, господин поручик. Выше.
Глубокое изумление.
– Вы шутите?
– Нисколько.
– Объясните.
– Я обучаю их искусству владеть оружием и разбивать головы правителям, которые попирают интересы народа. Проходим стратегию и тактику уличных боев. Не забудьте, я ведь закончил учебную команду на фронте, кое-что смыслю в этом деле.
– Вот как! – глаза сузились, пышут огнем. – Похвально! Но полагаю, что это делается без ведома и разрешения правительства, даже без ведома своего полкового начальства. Какое вы имеете право самовольно отлучаться из казарм и обучать военному делу какие-то банды? Я немедленно доложу об этом командиру полка и поставлю вопрос в полковом комитете.
Разгорячившись, поручик говорит громко и резко. Вся канцелярия притихла. Полковые писаря с любопытством поглядывают на нас, предвкушая скандал.
– Доложить об этом вы можете. Это ваше законное право. Но знаете: я обучаю отряд рабочих-металлистов, отряд Красной гвардии и поэтому прошу вас слово «банды» взять обратно. В противном случае…
– Что в противном случае? Вы смеете мне угрожать?! Вы читали приказ.
Я быстро нагибаюсь к столу, хватаю массивную металлическую чернильницу.
– В противном случае я запущу этой чернильницей в вашу физиономию, господин поручик…
Ни слова не говоря, он повернулся на каблуках и скрылся в соседнюю комнату, оставив меня в картинной позе, с чернильницей в поднятой руке.
Я бросил чернильницу на стол перепуганного писаря, она с шумом покатилась на пол.
Я выскочил на двор и пошел в казарму. Все тело дрожало, как в лихорадке.
Когда я бываю на митингах и слышу злобные крики мещан и контрреволюционеров против распущенности солдат, я чувствую себя рядовым окопным солдатом, и мне кажется, что все удары буржуазных ораторов, все измышления буржуазных газет направлены против меня лично. Я прекрасно понимаю, что за этими упреками по адресу солдат скрывается органическая ненависть к революции. Если буржуазный оратор кричит: «Солдаты торгуют на панелях папиросами», это нужно понимать так: «Давайте старый режим. Восстанавливайте старые казарменные порядки. Давайте гусиный шаг мордобитие и стояние под винтовкой».
Многие плачут по старым порядкам, но открыто признаться в этом не хватает решимости. Действуют исподволь.
Старые офицеры, оставшиеся за бортом после перевыборов командного состава, ведут агитацию против выборной системы.
Возмущаются приказом № 1.
В офицерском клубе капитан Замбар-Заречный открыто ораторствовал:
– Я понимаю, господа, некоторый сдвиг был нужен, но нельзя же доходить до такого безобразия, как выборы командиров самими же солдатами по какой-то жидовской четыреххвостке. Разве можно таким дуракам, как наши солдаты, давать свободу?