В дыму войны
Шрифт:
Когда ее закрывали, солдаты второй роты хотели с винтовками идти «на выручку».
А третья рота предлагала идти разгромить все буржуазные и эсэровские газеты.
– За что нашу «Правду» закрыли?
– Око за око!
Полковой комитет еле угомонил всеобщее «волнение».
Послали резкий протест в совет.
По всей России аграрные беспорядки. Мужики забирают помещичью землю, громят «имения» и «экономии», не дожидаясь санкции учредительного собрания, которое им обещают Керенский и Виктор
Местные власти, мужиков арестовывают и «вразумляют», как в старые годы.
Солдаты ежедневно получают из своих деревень письма, полные жалоб и стонов.
Эти письма революционируют казарму сильнее, чем зажигательные речи левых ораторов.
На Петроградской стороне пожар, третьи сутки горят ракетные склады, фабрики, работавшие на оборону.
Дым. Огонь. Жара…
Ни тушить, ни подступиться нельзя.
Огромный двор – пустырь, заваленный отбросами, мусором, навозом, материалами, сырьем, типичный «расейский» заводский двор – горит и тлеет.
Ночью прыгающее зарево пожарища освещает весь город.
В переулках светло, как на Невском.
Из раскаленных недр пылающих складов фейерверком взлетают над городом сотни шипящих ракет – совсем как на фронте – переливаясь синими, зелеными, желтыми, фиолетовыми, светло-голубыми огоньками.
Высоко в небе взрываются ракеты, с треском рассыпаясь мириадами искр. Сеют над городом мелкий золотой дождь.
Ветер подхватывает горящие ошметки ракет, смоляной пакли, стружек, дранки, толи, швыряет их по всем направлениям. Они плавно носятся над городом, как выгнанные из своего гнезда хищные огненные птицы.
Оседают на крышах домов, на дворах, падают в слуховые окна чердаков, повергают обывателей в панический ужас…
В кварталах, прилегающих к пожарищу, не спят по ночам. Добро стерегут. Сгореть боятся.
Наготовили бочки с водой, ведра. По ночам смотреть на пожар собираются тысячные толпы.
А тушить некому. Грязное дело.
Опасное дело.
Со всего города слетелись пожарники, но они бессильны совладать с разбушевавшейся стихией.
На четвертую ночь перекинулся пожар на большой завод, изготовляющий патроны.
Наш батальон (был дежурным по гарнизону) вызвали тушить.
Дежурный офицер, придя в казармы, энергично поднимал спящих людей.
Через полчаса восемьсот человек с прибаутками строились на дворе в колонны по отделениям.
– Равняйсь! Смирно!
Команда исполняется четко, безукоризненно. Сказывается старая гвардейская выручка.
После команды «смирно», как всегда, наступила полная тишина. И в этой тишине кто-то настойчиво спросил:
– А куда, позвольте узнать, идем, господин капитан?
– Пожар тушить, товарищи. – Дежурный офицер недоуменно
Не спрашивая разрешения ротного, из рядов второй роты выходит на середину рядовой Саврасов. Подбегает к лежащей у склада порожней бочке и, взобравшись на нее, разряжается речью.
– Товарищи! Куда мы идем? Подумайте, товарищи!.. Пожар тушить, говорят. Хорошо, мы не прочь. Но что горит, нужно спросить?
– Известно что, объяснили уж! – несется реплика из первой роты.
Саврасов, упоенный собственным красноречием, не слышит.
– Фабрики горят. А чьи это фабрики? Буржуазные они аль нет?..
Получилась заминка. Стройные колонны, уже готовые к выходу за ворота, расстроились, расползлись. Стягиваются к бочке.
Кто-то из прапорщиков дергает Саврасова за полу шинели, стараясь стащить его с бочки.
– Правду говорит! – летит колкий возглас из глубины серых шинелей.
Ободренный Саврасов отталкивает прапорщика и снова, взмахнув руками, философствует:
– Дак почему же мы, товарищи, как сознательные и революционные войска пойдем защищать экономические интересы буржуазии? Почему, а? Ответьте мне, господа командиры, сделайте милость.
Горит, ну и пусть горит. Грабленное все, ворованное, на рабочей крови замешанное, а мы тушить идем!
Разве для того мы революционную присягу принимали, чтобы буржуев из огня спасать?
Патронный завод горит? Пусть горит!
Все патронные заводы зажечь надо. Сжечь все дотла – тогда и война закончится, иначе никак не кончишь: дураков расплодилось столько, что еще на три года хватит… Правильно я говорю, товарищи, иль нет?
Серые шинели ответили единым вздохом:
– Правильная!!!
Саврасова сначала слушали с улыбкой, отпускали остроты. Потом смолкли, серьезны стали. Молчали и офицеры.
У бочки импровизированный митинг вырос.
На бочку вылез фельдфебель Заболотный.
– Товарищи! Саврасов чепуху мелет! Фабрики буржуазные – верно. Но ведь мы собираемся передать всю власть советам и сделать эти фабрики народным достоянием. Это как? Что мы будем обращать в народное достояние, если все фабрики сгорят?
– Верна! – выдавливает десяток голосов.
Шум. Гам. Крик. Столпотворение.
– Тушить надо идти, чего там!
– Не ходите, братва! Пущай полыхает!
– Когда власть наша будет – тогда и тушить пойдем.
– Дурак!
– От дурака и слышу!
Один оратор сменял на трибуне другого. Митинговали до утра. А над городом трещали ракеты, полыхало пьяное зарево пожара.
В шесть часов утра очумелые от ругани и бессонницы послали делегата в большевистский комитет за советом. Постановили: