В Эрмитаж!
Шрифт:
ОНА: Запишите, что российские конные заводы славятся на весь мир. Вам известно, что король Фридрих покупает жеребцов только у нас?
ОН: Да. Мне сказали, что вы, в свою очередь, покупаете у него породистых кобыл.
ОНА смотрит на него. ПРИДВОРНЫЕ перемигиваются.
ОНА: Дидро, сегодня вы переходите все границы.
Кажется, ОН раскаивается.
ОН: Простите,
ОНА: Мысли не задерживаются у вас на языке, а руки — в карманах. Вы опять ухватили меня за правое колено.
ОН: Ради бога, простите. Право, мне так неудобно…
ОНА: Теперь вы жмете мне руку. Вы что, пытаетесь флиртовать со мной, мсье?
ОН: О нет, Прекраснейшая. Я пытаюсь размышлять вместе с вами.
ОНА: А эти жесты — они что, способствуют работе мысли?
ОН: Драгоценнейшая царица, я не склонен к спокойному, пассивному созерцанию. Я всегда активен, я в вечном поиске, мысли проносятся непрерывным потоком у меня в голове, как электрические разряды, иногда с такой скоростью, что парик слетает с головы. Порой они внушают мне нескромные намерения, и я распускаю руки. Могу схватить собеседника за ляжку — а то и за грудь. Но, к чести своей скажу, как бы далеко мои мысли ни заходили, никакого вреда они не причиняют. До сих пор никто от них не пострадал. Никто не был уязвлен. Тем не менее примите мои искренние извинения, Ваше Императорское Величество, тем более что…
ОНА смеется.
ОНА: Не скромничайте со мной, мсье Библиотекарь. Я уверена, что мы с вами одного поля ягоды.
ОН: Неужели?
ОНА: Вы горячитесь — я тоже. Мы друг друга недослушиваем, прерываем и перебиваем. Мы необузданны, несдержанны на язык, но искренни и откровенны. Обоим нам случается сморозить глупость…
ОН: Но позвольте, есть все же разница. Допускать грубости в отношении Вашего Величества — непростительная с моей стороны оплошность.
ОНА: Двум честным мыслителям не пристало обижаться друг на друга. Вам кажется, я не права?
ОН: Вы говорите — и я верю, что так оно и есть.
ОНА: Мне рассказывали, что, когда Его Святейшество хотел заключить вас в Венсенскую тюрьму, вы уверяли судей, будто ваши мысли выходят из повиновения и живут собственной жизнью. Но тогда вы даже не способны понять, в чем вас обвиняют…
ОН: Я сказал им, что мои мысли кажутся абсурдными даже мне самому. Поэтому неудивительно, что они пугают посторонних. Сказал также, что, если они пожелают, я рад буду отказаться от своих суждений. Ведь честного человека отличает способность менять свою точку зрения. Но они, конечно, не согласились.
ОНА: Почему — конечно?
ОН: Видите ли, мои мысли были нужны им, чтобы упечь меня за них в тюрьму. Этот случай убедил меня, что пытаться избежать скандала и высочайшего гнева — пустая трата времени. И наше с вами общение — тому подтверждение. Иначе зачем было тащить беднягу Дени, измученного и уставшего, за тысячу миль, через всю Европу? Разве вы хотели познакомиться с льстецом, смиренной овечкой или скучнейшим
ОНА поднимается, ходит по комнате, поглядывая на него через плечо.
ОНА: Да уж, под эти определения вы не подходите. Я приняла решение и готова терпеть ваши выходки. Пока они хоть сколько-нибудь терпимы. Но не забывайтесь, мсье. Вы можете вывести из себя и святого. А я далеко не святая.
ОН: Надеюсь, что нет. Что может быть хуже философских диспутов со святой?
ОНА: Пусть так. Что вы приготовили мне на завтра?
ОН: Доклад — увлекательное, я бы сказал, захватывающее чтение…
Снегопад усилился. Слуги носятся как угорелые, еле успевают подбрасывать дрова в огонь. ОНА стоит рядом с камином и читает какую-то бумагу. Входит ОН.
ОНА: Эти… записи. Вы решились назвать это докладом?
ОН: Что-то не так, Ваше Величество?
ОНА: Ваш сегодняшний меморандум. «О морали государей». Да как вы посмели…
ОН: Я работал над ним целую ночь. И доволен результатом.
ОНА: А я его целое утро читала. И возмущена до глубины души.
ОН: Но, Ваше Императорское Величество… Я лишь хотел, чтобы доклад вышел убедительным и занимательным.
ОНА: Неправда. Вы хотели возмутить, рассердить и унизить меня. И не только меня — всех государей.
ОН: Ей-богу, ничего такого я не хотел.
ОНА: Чего стоит заявление, что закон, честь и правила приличия, ограничивающие произвол простого смертного, для монарха — пустой звук.
ОН: Я полагал, что ничем не ограниченное своеволие государя — основа монархического строя.
ОНА: Не совсем. Вы пишете, что дело государя — сдерживать произвол подданных. Но есть границы и королевскому произволу. И устанавливает их Господь Бог.
ОН: Верно, Ваше Сиятельное Величество. Это я и пытаюсь объяснить. У меня есть претензии к монархизму, но лично к вам они ни в коей мере не относятся. Недовольство мое адресовано исключительно бесплотным божественным силам, которые допустили такой непорядок в своем хозяйстве.
ОНА: Но вы же не верите в божественное начало…
ОН: Когда надо, верю.
ОНА: Послушайте. «Утром, поднявшись с постели, потягиваясь и зевая, Юпитер подходит к небесному окошку и смотрит вниз, на грешную землю. „Ага, — бормочет он, — в Азии — чума, в Германии — война, в Португалии — землетрясение, в Турции — резня, во Франции — сифилис, в России крестьян кнутом порют. Так, так“. И набрюзжавшись всласть, громовержец снова укладывается спать. Это смертные называют Божественным Провидением».
ОН: Неплохо сказано, правда?
ОНА: Это нам урок, пишете вы: не стоит полагаться на богов, ленивых и непостоянных. Позволить монархам править, согласуясь с божественным правом, — значит дать им полную и неограниченную волю. Отсюда вывод — лучше обойтись вообще без монархов.