В этом году в Иерусалиме
Шрифт:
Я вернулся в Иерусалим в пятницу, влился в аудиторию в две сотни человек, собравшихся послушать лекцию И. Фреймана и присоединиться к поездке в Меа Шарим, организованной синагогой. Наша, по преимуществу американская, группа состояла из размалеванных дам не первой молодости и их не выпускающих изо рта сигар мужей, обвешанных фотокамерами, экспонометрами, светофильтрами и биноклями. Фрейман, стараясь перекричать бренчание браслетов и щелканье фотоаппаратов, напомнил, что в древности священники и левиты, облачившись в белые одеяния, совершали паломничество в Иерусалим в это же время, между Пуримом и Песахом. Традиция посещать Иерусалим накануне шабата восходит
В Меа Шеариме говорят исключительно на идише: иврит, священный язык, предназначен лишь для молитв. Набожные иерусалимские евреи прежде жили в Старом городе поблизости от Стены Плача, но после войны 1948 года их вытеснили за пределы Старого города, в Меа Шеарим. Наибольшим влиянием здесь пользуются выходцы из Польши, но есть и другие влиятельные группы выходцев из Ирана, Йемена и Северной Африки. Между ними жестокое соперничество. Йеменцы не желают есть мясо животных, забитых польскими хасидами, и наоборот. Все группы ожидают прихода Мессии, и, казалось бы, это могло их объединить, так нет же, и это — лишь повод для раздоров. Йеменцы уверены: Мессия — темнокожий еврей; поляки утверждают, что он — и сомнений в этом у них нет, — конечно же, светлокожий, как и они. Согласны евреи Меа Шеарима только в одном: все они, без исключения, не признают государство Израиль. В пышущей злобой проповеди — других он не произносит — раввин Биньямин Мендельсон сказал: «Сионисты и националисты — вот кто ответственен за Холокост. Сионисты — вот из-за кого Мессия не пришел к нам, а ведь Он спас бы еврейство».
После лекции мистера Фреймана мы сели в автобус и вскоре углубились в узкие, убогие улочки Меа Шеарима. День был на редкость знойный. Одни жители квартала провожали нашу группу погасшими глазами, другие, завидя нас, захлопывали двери. Понять их можно. То и дело кто-нибудь из туристов останавливался, толчком открывал дверь в чей-то дом и звал жену:
— Сильвия, смотри-ка, не так уж и плохо им живется.
Человек в заношенной пижаме сидел на камне у своего дома и что-то бубнил себе под нос. Другой — он был пободрее, — перебегая с улицу на улицу, дул в рог — возвещал наступление шабата. Дама из нашей группы, толстуха в солнцезащитных очках, толканув гида пухлым локтем, указала на смуглую девчушку, играющую в сквере.
— И это — еврейский ребенок? — вопросила она.
— Ну и что? — сказал гид. — Она из Ирана.
— Как это мило, правда, Ирвинг?
Ирвинг остановился, послал девчушке улыбку, отчего она попятилась, и сказал:
— Шабат шалом.
Когда мы пробирались по очередному извилистому тесному проулку, один из туристов сказал жене:
— Ручаюсь, участок здесь не купишь ни за какие деньги.
— А на кой он сдался? — ответила она.
В маленькой сырой синагоге над Священным ковчегом неоновыми лампочками было выведено имя Божье. В йеменском шуле, последнем, который мы посетили, гид объявил:
— В этой синагоге к вам выйдет раввин и благословит всех без исключения.
К нам вышел дряхлый старец в феске и промямлил молитву.
— Вот вас и благословили, — сказал гид — Кто хочет пожать раввину руку, подходите, не стесняйтесь. И еще одно: не кидайтесь к автобусам. Места всем хватит.
Товия Шлонски, молодой преподаватель Еврейского университета, сказал мне, что он большой поклонник Беллоу, Маламуда, Рота.
— К сожалению здесь их мало читают. — Он смущенно засмеялся: — Молодежь думает, что они так и не вышли из гетто.
Товия зашел за мной в субботу днем, повел меня к своим знакомым — молодой паре, которая только что построила дом в Абу-Торе, на границе с Иорданией, из их дома открывался вид на арабскую деревню на горном
— По ночам мы слышим их барабаны, — сказала Мириам. — Дети частенько забредают к арабам. Арабы их никогда не обижают. Угощают, дают сласти, привечают и возвращают домой. Но стоит перейти границу взрослому, его избивают. И не то чтобы просто так, — добавила она, — а с целью выудить какую-нибудь информацию.
Мириам, как и большинство встреченных мной интеллигентов, хотела большей взаимосвязи с арабами. Ей недоставало прежних соседей-мусульман, и она сожалела, что Иерусалим не стал международным городом.
Мимо нас с бодрой песней промаршировала группа ребят в голубых панамах, шейных платках, шортах, с рюкзаками.
— Вы только подумайте, как нам повезло с видом, — сказала Мириам. — От нас виден и Старый город, и арабы… а бедные арабы вот что они видят, — и она указала на промаршировавших мимо ребят, — и больше ничего.
— Я строю лучший в Израиле отель, — сказал Рафаэль Элан, — самый большой в пустыне. В Беэр-Шеве, назову его «Приют в пустыне». У нас и площадка для гольфа будет, и горячие источники — все чин чином. Я даже организовал тайное международное общество — «Сыны пустыни».
Коренастому, нахрапистому Элану под сорок. Для своего проекта он получил финансовую поддержку канадского и американского капитала.
— И это отнюдь не благотворительность, бизнес чистой воды. Изволь приносить прибыль, а нет — прости-прощай.
В понедельник рано поутру Элан заехал за мной на американском микроавтобусе, чтобы отвезти меня в Беэр-Шеву. С собой он взял подполковника ВВС Мишу Керена и двух работников отеля, неких миссис Рафаэли и мистера Гордона. Всего в получасе езды от Тель-Авива потянулась полоса буйной зеленой растительности.
— Когда я летал над этими местами в сорок восьмом — сорок девятом, — сказал Керен, — здесь было трудно ориентироваться. Куда ни глянь — пустыня. Теперь все вокруг зелено.
Элан, под завязку набитый статистическими данными, не закрывая рта, рассказывал про ирригацию, мелиорацию, урожаи. Меня он утомил, но нельзя не признать, что достижения и впрямь впечатляли, а уж когда мы углубились в пустыню и я увидел, какая чахлая там растительность, тем более.
— Вы и понятия не имеете, до чего же радостно, — сказал Керен, — видеть, как дети и женщины вольготно ходят вдоль шоссе.
До Синайской кампании, рассказывал Керен, такое было немыслимо: на жителей этих территорий постоянно нападали федаины [300] .
Мы въехали в горы, тут обитали племена шейха Сулеймана, их лагерь растянулся на километры, там-сям чернели пятна длинных низких палаток из овечьих шкур. Сулейман, глава бедуинов, в войну вел себя по отношению к Израилю лояльно, за что и был вознагражден: получил трактора, наделы государственных земель, прочее вспомоществование и вместе с тем стал объектом дежурных шуток. Бедуинские земли по одну сторону шоссе по сравнению с полями кибуцников по другую его сторону выглядели так, словно их спалила засуха.
300
Синайская кампания (29.10-5.11.1956) — в ответ на вылазки федаинов (египетских диверсантов), убивавших мирных жителей, израильские войска атаковали позиции египетской армии на Синайском полуострове и заняли Синайский полуостров. В 1957 г. израильские войска ушли с Синайского полуострова, оставив за собой лишь отрезок от Эйлата до Шарм-эль-Шейха.