В этом году в Иерусалиме
Шрифт:
— Бедуины, — рассказывал Элан, — не желают заниматься ирригацией: она же окупается лишь спустя годы. Они не вкладывают деньги в землю, предпочитают зарывать их в землю в кувшинах. — Мы врезались глубже в пустынные места песчаных бурь, выносливых кустарников и дюн. — Тут будет наша житница. Тут наша страна шире всего.
В окрестностях Беэр-Шевы Элан резко затормозил. Прикрывая лицо — ветер нес песок, — я разглядывал огромный дом у шоссе, выросший в пустыне.
— Вот и он, — сказал Элан. — Попозже мы соорудим самую большую вывеску в Израиле, ее будет видно за много километров.
В машине, припаркованной рядом с нашей,
— Опять акционеров принесла нелегкая, — буркнул Элан.
Однако едва мы поравнялись с доктором и миссис Эдельсон, он рассиялся в улыбке:
— Привет.
— Ничего не скажешь, впечатляющее детище.
— Вы видели что-нибудь подобное в Израиле?
— Впечатляющее детище, ничего не скажешь.
— Наш отель, что по качеству строительства, что по инвестированию, самый современный в Израиле, — сказал Элан. — Лучший.
Мы укрылись от ветра в заваленный досками, трубами и глиной отсек, которому предстояло стать столовой.
— Тут будет широкая подвесная лестница, другой такой в Израиле не найти.
Доктор Эдельсон подошел к краю площадки, посмотрел вниз.
— Я вижу, вы можете продать все, что угодно, — сказала миссис Эдельсон. — Но ваше детище и впрямь впечатляет, как по-твоему, Генри?
— Я же не чужое, свое детище продаю.
— Не волнуйтесь. У нас говорят «На следующий год в Иерусалиме». Ну а мы будем говорить: «На следующий год в „Приюте“», верно Генри?
Обходя нашлепки мокрого цемента и торчащие гвозди, Элан провел нас в недостроенный номер люкс.
— Шалом, шалом, — тепло приветствовал рабочих мистер Эдельсон. И повернулся к Элану: — А они здесь вроде бы с прохладцей работают, нет?
Миссис Эдельсон остановилась перед карандашным ню на филенке двери в ванную, насупилась.
— Надо надеяться, — сказала она, — это можно стереть?..
— Конечно, конечно, а теперь не хотите ли посмотреть крышу? — Ведя нас опять же через мусорные завалы в другое крыло отеля, Элан говорил: — Второе крыло мы собирались построить не раньше чем года через два, но спрос на номера оказался такой большой…
— Генри, ты слышишь?
— … что мы решили — если строить, так строить с размахом, иначе оглянуться не успеешь, как через дорогу откроют еще один отель.
Мы спустились вниз.
— У входа поставлю швейцара с длинной саблей. На официанток надену покрывала.
Элан показал нам недостроенный номер люкс — «Для шейхов».
— Знаете, какая там будет табличка: «Зарезервировано для доктора и миссис Эдельсон».
— Желаете зарезервировать номер? Обратитесь к миссис Рафаэли.
— Да-да… м-м, а сколько, когда вы откроетесь, будет стоить номер для акционеров?
— Акционерам мы предоставляем кредит на месяц. Не хотите ли посмотреть наши кухни?
— Мы хотим посмотреть все-все. Только вот… м-м, а сколько все же вы будете брать с акционеров?
Доктор Эдельсон сделал вид, что заводит фотоаппарат.
— В штатах, — не отступалась миссис Эдельсон, — если акционер привозит с собой гостя, так он раз в месяц может за него не платить. И это, знаете ли, очень приятно. Способствует взаимному расположению.
Наконец Элан увел Эдельсонов к их машине.
— Ну что ж, мистер Элан, я уверена, что к открытию вы распорядитесь расстелить для нас красный ковер, верно я говорю?
— Еще бы!
— В следующем
В Беэр-Шеве мы сделали остановку — решили пообедать в румынском ресторане. Подполковник Керен — во Вторую мировую войну он воевал в ВВС Красной армии — рассказал, что в юности в бытность его в России он особо не сознавал свое еврейство и значения ему не придавал.
— А когда вернулся с войны, обнаружил, что всю мою семью убили. То там, то сям возникали вспышки антисемитизма, это отравляло жизнь. И я решил уехать. В Израиле тем не менее я очутился случайно. С таким же успехом мог бы попасть и в Америку. Но приехал сюда — и здесь мне хорошо. Не то что в России. Сионистом меня назвать нельзя, но мне здесь хорошо.
Я расспросил Керена про арабов.
— У Израиля в самом широком месте нет и сорока километров. И дело обстоит так: или мы живем на этой земле, или нас столкнут в море. Так что мы поневоле должны драться до последнего, и пусть они зарубят это себе на носу. — Притом судьба беженцев в Газе его тревожит. — Как они живут — это же ужас что такое. Но у нас всего тридцать два километра в ширину, а дальше — море. Почему бы Насеру [301] им не помочь? Мы нашим беженцам помогаем. Вы же видели, какие дома мы для них строим.
301
Гамаль Абдель Насер (1918–1970) — с 1956 по 1970 г. президент Египта.
Мистеру Гордону и миссис Рафаэли не давали покоя другие проблемы.
— Нанять официантов будет нелегко, — сказала миссис Рафаэли.
Я спросил почему.
— Евреи в официанты не идут. В метрдотели — пожалуйста.
— Разве что йеменцев нанять, — предположила миссис Рафаэли.
— Хлопот не оберешься.
Наконец мы отправились в путь. Когда мы снова миновали лагерь шейха Сулеймана, Элан сказал:
— А я с Сулейманом вот о чем договорился. Вечерами буду устраивать вылазки «Сынов пустыни» в его лагерь. Пусть поглядят на бедуинские пляски, поедят в палатках, словом — все по полной программе. Одна закавыка — лагерь в двух шагах. Придется дать кругаля: пусть «Сыны» думают, что до лагеря — путь не близкий.
Возвращаясь в Тель-Авив, мы проехали через Ришон ле-Цион, первое сельскохозяйственное поселение в Израиле, основанное в конце девятнадцатого века билуйцами [302] .
— Мой дед из билуйцев, — сказал Элан.
— Наш Элан, он все равно как потомки тех, что с «Мэйфлауэра» [303] , — сказал мистер Гордон.
Нам пришлось сбавить скорость, а на подъезде к растянувшемуся на многие километры, сверкающему огнями Тель-Авиву мы и вовсе поползли.
302
Билуйцы — группа молодых российских евреев, отправившихся после погромов 1881–1882 гг. в Палестину.
303
«Мэйфлауэр» — английское судно, на котором первые юг поселенца — в Америке их называют Отцами-основателями — пересекли Атлантический океан (1620).