В годы большой войны
Шрифт:
Дюрер задремал только под утро. Ему казалось, что он совсем не спал. Разбудил голос проводника. Он предупреждал, что пассажирам надо подготовиться к выходу.
Анри напряженно ждал развития событий… Прошла неделя, вторая, третья… Удалось найти подходы к тюремной охране. В тюрьме надзирателями работали фламандцы. Не все они продались немцам…
Потом сообщили тяжелую весть: Софи Познаньска покончила с собой… Побоялась, что не выдержит пыток. Шифровальщица Софи слишком много знала, чтобы рисковать, и предпочла
Она умерла… Первая жертва за полгода тяжелой, невидимой войны на невидимом фронте. Умерла, не выдав, не сказав ничего.
Молчал и Камиль, подвергнутый жестоким пыткам.
Беда не приходит одна… Команда Гиринга с помощью пеленгаторов раскрыла подпольную радиостанцию. Радистов пытали, но не заставили их говорить. Палачам удалось выведать только их подпольные клички, но они ничего не дали гестаповцам. Анри Дюрер узнал об этих допросах, о стойкости подпольщиков.
Попал в облаву и Карлос Амиго, «уругваец», который никогда не бывал в Латинской Америке. Он был русским парнем из Подмосковья, прожившим большую часть своей жизни на берегах Клязьмы…
«Сторожевые заставы» несли потери на войне, как на войне, но борьба продолжалась.
Генерал-лейтенант артиллерии фон Штумп, участник подписания перемирия с поверженной Францией, был, что называется, на короткой ноге с Отто Штюльпнагелем, командующим оккупационными войсками. Старых кайзеровских генералов связывали давние узы фронтовой дружбы еще с первой мировой войны. Теперь судьба свела их снова в штабах германских оккупационных войск. Генерал-лейтенант был уже в преклонном возрасте, и Берлин предпочел оставить его на более спокойной службе — в оккупированной Голландии.
Естественно, прожив рядом долгую жизнь, они не имели друг от друга ни личных, ни служебных тайн. Потому, воспользовавшись приездом Штюльпнагеля в Амстердам, фон Штумп пригласил к себе приятеля, чтобы посоветоваться по одному деликатному вопросу, который с некоторых пор тревожил старого артиллериста.
В гарнизонном штабе близился конец рабочего дня, многие офицеры под разными предлогами уже разошлись из королевских казарм, в отделах остались только дежурные. Фон Штумп избрал для встречи именно этот час, чтобы никто не помешал доверительному разговору.
Дело касалось родственницы генерала, племянницы по материнской линии, — Милды Шольц, которую фон Штумп пристроил в своем штабе, пообещав сестре опекать ее в этом большом, полном соблазнов городе. Милда была уже не молода, но в семье не принято было говорить о ее возрасте. И вот, надо же такому случиться, девчонка — фон Штумп по-старому так называл свою сорокалетнюю племянницу, — девчонка воспылала страстью к русскому эмигранту. Влюбилась так, что потеряла голову… Вообще-то Виктор и Милда могли бы составить вовсе неплохую пару. Но, судя по всему, в их отношениях нет никакой ясности, невозможно понять, есть ли у Виктора вообще какие-либо серьезные намерения в отношении Милды… Больше всего он, генерал Штумп, опасался, как бы в штабе не пошли всякие
— Да, ты прав, — проговорил искушенный в житейских делах Штюльпнагель. — Нельзя рисковать собственной репутацией. Все знают, что ты для Милды не посторонний… Скажи, а человек-то он стоящий?
— Еще бы!.. Из старой аристократической семьи, инженер… Ума не приложу, что делать, — огорченно продолжал фон Штумп. — Не могу же я обратиться к нему с вопросом о его намерениях! Вероятно, он дал повод Милде на что-то надеяться. Если он порядочный человек, должен сам внести в их отношения ясность.
— Разумеется, — согласился командующий, — Милда должна поговорить с ним начистоту.
— А я уж подумывал, не вызвать ли сюда ее мать. Женщины лучше разбираются в таких делах…
Пожилые генералы сидели за столом, тянули из бокалов вино и много курили…
Через несколько дней Виктор встретился с Граммом и рассказал, в каком затруднительном положении он очутился. Дядюшка Милды недоволен неопределенностью их отношений, опасается за ее репутацию.
— Да, надо жениться! — воскликнул Грамм. В глазах его загорелись веселые огоньки, хотя говорил он, по сути, о серьезных, очень серьезных вещах. — Игра стоит свеч! Такой источник, как Милда, сразу не отыщешь.
— Это верно, — теребя свою густую бороду, согласился Виктор, — Милда и теперь запросто передает мне копии бумаг, которые уходят в Берлин… Все это я понимаю! Но жениться… Нет, это невозможно…
— Так что же будем делать?
— В крайнем случае, может быть, объявить помолвку, — предложил Виктор.
— А что, это идея! — согласился Грамм. — Это мне нравится. Посмотрим, что скажет Майстер…
Разговор этот происходил еще до ареста Амиго. Через него Грамм и передал согласие Дюрера. Когда Кетрин встретилась с Виктором, она шутливо сказала:
— Поздравляю, Виктор… Я привезла тебе согласие на помолвку…
Кетрин улыбалась, но настроение у нее было совсем не веселое. Виктор почувствовал это.
— Ну зачем же так!.. Ты же все понимаешь!..
Конечно, Кетрин понимала… Но сердцу-то не прикажешь! Все это было так сложно…
Виктор стал популярной фигурой среди немецких штабных офицеров. Его уже считали родственником генерала фон Штумпа, коменданта амстердамского гарнизона. И генерал явно благоволил к жениху племянницы Милды. В присутствии Виктора велись теперь самые откровенные, доверительные разговоры.
Вскоре после помолвки в квартире фон Штумпа по какому-то поводу собралась избранная компания военных. После ужина мужчины перешли в курительную комнату, и генерал завел разговор о положении на германо-советском фронте. Война на Востоке шла второй год, и многое не оправдывалось в расчетах генерального штаба… Старые генералы — военная элита Германии — были недовольны ходом кампании и, не высказывая этого вслух, объясняли неудачи самонадеянным поведением Гитлера. Фон Штумп осторожно затронул эту тему, избегая ставить все точки над «i».