В годы большой войны
Шрифт:
— Идите со мной… Я немедленно доложу фельдмаршалу Кейтелю.
Начальник штаба верховного командования Кейтель, прочитав незашифрованную депешу, тоже был поражен как ударом молнии. В депеше излагался план кавказской операции, хотя она только что начиналась. Было от чего остолбенеть! В другой радиограмме говорилось о состоянии германской военной промышленности, о выпуске танков и самолетов, содержались другие совершенно секретные военные сведения…
«Не может быть! — подумал Кейтель. — Как теперь докладывать фюреру?!.»
— Можете быть свободны, — бросил он стоявшему перед ним высокому гауптштурмфюреру со страшным лицом покойника и хриплым голосом — такому только и докладывать о постигших несчастьях. — Папку я оставлю у себя, вы ее получите позже…
Захваченные документы вызывали тревогу за успех летнего наступления на Восточном фронте. Русским известны стратегические планы верховного командования. Фельдмаршал Кейтель склонялся
— Наступление продолжать! Не давать русским опомниться! И немедленно доложить, что, в конце концов, происходит!..
Потом он вернулся на свое место, положил на стол локти, стиснул рукой подбородок.
— Большевики превосходят нас в одном, — сказал он, — в разведке. Это последнее, что у них осталось. Примите меры. Если обычные военные трибуналы неспособны бороться с предательством, я найду средство воздействовать другим оружием. Я не потерплю, — Гитлер снова сорвался на визг, — чтобы мне мешали победоносно закончить войну с большевиками! О действиях противника в нашем тылу докладывать мне, как о выполнении военных операций…
Через несколько лет, уже после войны, начальник шестого управления имперской безопасности Вальтер фон Шелленберг писал в своих мемуарах:
«Гитлер снова и снова возвращался к нашей работе в контрразведке, постоянно спрашивал, требовал отчета. Он говорил, что русская секретная служба более действенна, чем английская или любой другой страны. Он отдал приказ сосредоточить все силы на борьбе с советской разведкой, которая с невероятной быстротой распространяется в Германии и на оккупированных территориях.
В мае сорок второго года, после убийства Гейдриха, Гиммлер сам занял его место по наблюдению и расследованию действий антифашистов. Вскоре обстановка накалилась, отношения между Гиммлером и начальником гестапо Мюллером стали крайне напряженными. Мюллер, который был намного старше меня, отлично оценивал ситуацию. Обычно, когда ему нужно было докладывать по какому-то щекотливому вопросу, он просил меня сделать это от его имени. Однажды он сказал мне: «Я предпочитаю вашу голову моей, баварской…»
В июле 1942 года Гиммлер потребовал от нас представить доклад, который мы с Мюллером должны были подготовить для ставки главного командования. В нашем распоряжении оставалось всего несколько часов, чтобы подготовить доклад. Когда мы встретились, Мюллер начал убеждать меня, что мои доклады очень ценны, что собранные документы подтверждают мои обширные знания в области русской разведки… Свои льстивые слова Мюллер закончил тем, что попросил меня одного пойти к рейхсфюреру Гиммлеру и представить доклад от нас двоих. Я возражал, сослался, что отвечаю максимум только за одну треть подготовленного доклада, и уж лучше докладывать Гиммлеру вместе.
«Нет, — сказал он, — вас он послушает, а со мной дело будет хуже».
Тогда я еще не отдавал себе отчета, почему Мюллер так ведет себя в этом деле. Я подумывал, что Мюллер намерен отойти от вопросов, связанных с борьбой против советской разведки.
Когда я прибыл в ставку главного командования, я был удивлен, что Гиммлер пригласил также и начальника абвера адмирала Канариса. Тем же вечером Гиммлер намеревался обсудить это дело с Гитлером и хотел иметь нас троих под рукой, чтобы мы могли ответить на любой вопрос фюрера. Но Мюллер не явился.
Гиммлер был в плохом настроении. Возможно, он понимал, что начальник гестапо Мюллер избегает встречаться с ним. Он пробежал первые строки доклада и криво усмехнулся. Он очень грубо стал критиковать доклад.
«Кто отвечает за этот документ, — спросил он, — вы или Мюллер?»
Я ответил, что мы работали вместе.
«Отлично вижу манеру Мюллера принижать работу других и выпячивать собственную роль! — воскликнул; Гиммлер. — Отвратительная привычка. Можете передать это Мюллеру».
Гиммлер тут же попросил Канариса представить все материалы, касающиеся роли функ-абвера во всем этом деле.
Потом он пошел на доклад к Гитлеру. Фюрер так расстроился докладом, который раскрывал громадные масштабы разведки противника, что не пожелал больше никого видеть — ни меня, ни Канариса».
Криминальный советник Гиринг не знал о событиях, разыгравшихся в ставке Гитлера после того, как Кейтель получил папку с захваченными документами. Гиринг не знал об истерических криках Гитлера и растерянных оправданиях Гиммлера, об услужливом поддакивании Кейтеля… Но все это отразилось на криминальном советнике. Гиммлер снова вызвал
В душе Гиринга сливались два чувства — тщеславие и страх. Его бросало то в жар, то в холод. Криминальный советник считал, что сделал большое дело, захватив документы «пианиста». За это его похвалили, обещали награды… Он был счастлив и горд, а теперь ему снова грозят концлагерем. Казалось бы, чего робеть человеку, приговоренному к неизбежному концу тяжелым и прогрессирующим недугом. Но Гиринг боялся. Кто-кто, а он-то знал, что жить в концлагере куда страшнее, чем умирать от иссушающей болезни…
Оперативную группу по расследованию антифашистских действий подкрепили новыми людьми, привлекли новых специалистов. Это были, прежде всего, криминальные советники полиции Копкоф, Панцигер и Паннвиц, люди многоопытные, не уступавшие в искусстве гауптштурмфюреру Гирингу. Для общего руководства Гитлер приказал создать особый штаб, облеченный неограниченной властью. В него вошли начальник абвера адмирал Канарис, начальник его контрразведки генерал фон Бентивеньи, генерал Тиле, руководитель отдела дешифровки из функ-абвера, начальник гестапо Мюллер и еще Вальтер фон Шелленберг, который возглавлял иностранную разведку в управлении имперской безопасности. В орбиту деятельности объединенного штаба входили собственно Германия, оккупированные и союзные страны Европы, а также нейтральная Швейцария, работа в которой была осложнена многими обстоятельствами.
Контроль, наблюдение, а стало быть, и полную ответственность за исполнение приказа Гитлер возложил на рейхсфюрера Гиммлера. В борьбу вступала тяжелая артиллерия главных калибров нацистской Германии…
Теперь центр тяжести операции по борьбе с советскими разведчиками переместился в функ-абвер, в отдел дешифровки перехваченных радиограмм. Над непонятными радиограммами трудились десятки специалистов, привлекали математиков, филологов, знавших в совершенстве иностранные языки. Они корпели часами, работали до головной боли, и все без толку. Шифры не поддавались.
Выяснилось, что каждый имел свой шифр, совсем не похожий на те, которыми пользовались другие «пианисты». Они постоянно меняли позывные — в эфир выходили то «Пэ-Тэ-Икс», то «Ка-Эл-Эс», то слышались какие-то иные трехзначные сочетания букв, которыми радисты пользовались тоже по определенной и нераскрываемой системе.
Полицейский криминалист Карл Гиринг ходил будто по острию ножа, не зная, где судьба вознесет его, где сбросит в пропасть. Он понятия не имел о принципах дешифровки, но чувствовал, что надо делать. Прежде всего нужно собрать вместе все, что удалось подслушать и записать станциям перехвата. Начал это делать по собственной инициативе и пришел в ужас, когда узнал, что радиограммы, перехваченные еще год назад… уничтожены. Их долго хранили, а потом выбросили как ненужный хлам, как макулатуру. Этого еще недоставало!
А генерал Тиле из функ-абвера уже сам требовал доставить ему старые радиоперехваты. Для него они были сырьем, может быть, даже пустой породой, из которой его ученые-старатели попробуют добывать золотые крупицы. Он начинал покрикивать на криминального советника, будто Карл Гиринг сам занимался радиоперехватами. Но что он мог сделать? Куда Гиринг ни посылал своих людей, те возвращались с пустыми руками, а на станциях радиоперехвата архивы хранили тоже всего-навсего три месяца… Только случайно в Гетеборге обнаружили двенадцать радиограмм, остальные использовали на обертку или превратили в туалетную бумагу… На острове Лангеланн в Дании вообще ничего не оказалось. Кто-то вспомнил, что старые копии отправили в Штутгарт в школу дешифровальщиков для практики курсантам, для демонстрации радиограмм, недоступных расшифровке. Конечно, бросились в Штутгарт и там нашли еще несколько листков, испещренных пятизначными группами цифр.
В Ганновере вообще ничего не нашли, и только на станции радиоперехвата в Кранце гестаповцам сопутствовала хоть какая-то удача. Начальник станции сказал, что в подвале среди мешков с бумажной макулатурой, возможно, кое-что сохранилось. Агенты гестапо копались в мешках, как мусорщики. После долгих поисков они все же нашли около трехсот нерасшифрованных депеш. Конечно, это была малая доля того, что когда-то было записано при радиоперехвате, но триста телеграмм уже что-то значили…
Добычу привезли в Берлин. Оказалось, что из трехсот радиограмм десятка два депеш было зашифровано с помощью книги, про которую говорила Рита Арнульд, — «Чудо профессора Вольмара». Книгу удалось найти. Она оказалась редкой, никогда не поступавшей в продажу, ее напечатали как приложение к журналу, давно прекратившему свое существование. Находка книги послужила тонкой и непрочной нитью в дальнейших поисках. Как узнать, какими страницами, строчками детективного романа пользовались разведчики? Гестаповцам так и не удалось дознаться, что книга «Чудо профессора Вольмара» была далеко не единственная, служившая ключом к шифру. Одни радиограммы шифровали с помощью романа Бальзака «Тридцатилетняя женщина», для других пользовались пьесой Адама Кукхофа о Тиле Уленшпигеле… Ламме Гудзак и очаровательная француженка Жюлли Д’Эглемон — герои классических произведений — сохранили тайны радистов.