В горячих сердцах сохраняя... (сборник)

Че Гевара Эрнесто

На следующий день Даниэль распрощался с нами, а мы выехали на своих машинах в район Кучильяс—де—Санта—Каталина и оттуда, не задерживаясь, отправились дальше пешком. Пройдя длинный путь, решили отдохнуть на территории заброшенного сахарного завода недалеко от Баракоа. Оттуда мы выслали вперед двух человек, которые должны были установить связь с товарищами, работающими на кобальтовых рудниках в Моа, и известить их о предстоящей операции.

2 апреля, когда мы уже подходили к горному хребту Моа, возвратились наши связные и доложили, что нам тут уже нечего делать. Оказывается, еще 31 марта рота Эфихенио захватила деревню и аэропорт. Во время схватки был убит один вражеский солдат, а другие, побросав оружие и боеприпасы, разбежались. Осветив фарами автомобилей посадочную полосу, Эфихенио прождал до полуночи, а затем отступил. Вскоре батистовцы усилили имевшийся у них здесь гарнизон. Вокруг аэродрома были возведены полевые укрепления, и это нарушило все наши планы.

Я знал, что Эфихенио направился с ротой в Моа. Но он ушел туда до того, как Даниэль появился у нас. А мы не имели возможности сообщить Эфихенио, что операция перенесена на 3 апреля.

Поскольку использовать аэродром в Моа мы не могли, то приняли решение оборудовать вспомогательную посадочную полосу в районе Сагуа, между Ятерасом и Баракоа, в местечке Сепеяль—де—Сагуа.

На

день площадку приходилось маскировать ветками деревьев и выкорчеванными пнями. В качестве ориентира мы выбрали высокую пальму, навесив на нее сорок электрических лампочек и около десятка ручных газовых фонарей. Мы расположили наши джипы в начале и в конце площадки, чтобы можно было осветить ее автомобильными фарами. В течение четырех ночей мы ждали появления самолета, но потом мне сообщили, что операция не состоится, поскольку самолет направлен в другой район.

7 апреля ко мне явилось около тридцати вооруженных бойцов, возглавляемых лейтенантом Карлосом Лите и сержантом Сапатой. Этот отряд, созданный гуантанамским революционным комитетом, действовал в районе Каухери, к востоку от Гуантанамо, еще до того, как мы прибыли сюда. На его боевом счету уже было несколько удачных вылазок, в ходе которых отряд захватил у противника много оружия. На базе этого отряда мы решили сформировать роту «Е» для действий в районе Баракоа. Командиром роты был назначен Сиро Фриас, его заместителем — Карлос Лите. Этой роте мы поставили задачу атаковать батистовский гарнизон в населенном пункте Имиас, расположенном на побережье между Гуантанамо и Баракоа. Этой же ночью рота Сиро Фриаса выступила в поход. А я с небольшим отрядом отправился на следующий день в район действий роты Эфихенио Амейхейраса.

Утром 9 апреля, включив походную рацию, установленную на моем джипе, я услышал обращение Центрального руководства, призывавшего начать всеобщую забастовку. Мы сразу же развернулись в обратном направлении, но вскоре вынуждены были остановиться: полил ужасный ливень и дороги к северу от Гуантанамо оказались размытыми. Пришлось нам задержаться на целый день.

Примерно в это же время в районе между Сагуа—де—Танамо и Майари у нас появилась еще одна рота. Ее история такова. Когда Эфихенио направлялся в Моа, то встретил в этом районе около трехсот стрелков во главе с Эвансом Росселем, которого Фидель послал сюда в качестве специалиста по взрывчатке. Узнав об этих людях, я направил к ним Хулио Переса, уполномочив его организовать борьбу в этой зоне. Убедившись в эффективности действий стрелков Эванса, Хулио сформировал из них роту «Ц» и назначил Эванса командиром. Позднее Хулио повстречался в этом же районе с замечательным революционером Баудильо Мендесом и назначил его заместителем командира роты.

Когда в Санта—Каталине мы с Хулио Пересом обсуждали план действий в северном районе, к нам явился лейтенант Хосе Майор с тяжелой вестью: во время атаки вражеского гарнизона в Имиасе был убит капитан Сиро Фриас. Неправильно определив местоположение казармы противника, он приказал открыть огонь по находившемуся рядом жилому дому. Поскольку из этого дома не раздалось в ответ ни одного выстрела, Сиро решил, что противник сдается, и подошел к дому вплотную. Он громко крикнул батистовцам, чтобы они выходили, обещая им сохранить жизнь. Тем самым он обнаружил себя. Со стороны казармы грянул залп, и Сиро рухнул на землю, сраженный в самое сердце. Ошибка стоила ему жизни. Командование ротой принял Пена.

Утром 10 апреля мы выступили в поход на замаскированных ветками машинах. Наш путь лежал в новый район действий. Добравшись до места назначения, мы прежде всего развернули походную оружейную мастерскую. К предстоящим боям нужно было подготовить много боеприпасов. До 22 апреля подразделения колонны получили из этой мастерской 20 противотанковых мин, 422 мины М–26 и свыше 400 ручных гранат.

Получив это оружие, повстанцы начали готовиться к новым сражениям с тиранией Батисты. Борьба развертывалась по всей стране.

Адольфо Мендес Альберди

Я говорю о жизни…

15 милисьяно 123–го батальона пали смертью храбрых на Плая—Хирон 17 апреля 1961 года. Пятнадцать фотографий на доске почета и скорби. Пятнадцать имен, вписанных рукой народа в народную память. Пятнадцать улыбок, ни одна из которых не вернулась с поля боя. И все же они нам улыбаются — по ту сторону бессмертия. Когда же, когда над землей повсюду будут летать голуби мира? Сегодня мы могли бы предаться отчаянью или чувству мести и требовать не мира, а око за око… Но мы молча глотаем слезы, а наши редкие слова подобны весенним лилиям, которые мы возлагаем к пьедесталу памяти о вас, герои Плая—Хирон. Матери павших героев! Памятником вашим детям станет не смерть, а жизнь — радостная жизнь, которую мы строим. Вот почему в этот скорбный час я вновь говорю о жизни, о радости и о счастье — ваши дети так завещали.

Карлос Альдана

И ярче засияют немеркнущие звезды

Прошедшие дни постоянно всплывают в нашей памяти после внезапной встречи с безмерной храбростью, с сжимающим душу страхом — вечными загадками войны. По медленному движению облаков прослеживаем мы путь, пройденный многострадальным Островом. Оживают в памяти дни, проведенные в бреду болотной лихорадки, зловещая кобра, притаившаяся у ног, и юное тело друга, осыпанное свинцовым дождем после его неосторожного шага. И слова, пропитанные горечью и печалью, звучат приговором для нежной поэзии. От этой печальной истории мрачнеют лица, суровеет взгляд и снова в душе пробуждаются тревоги и надежды — верные спутники революции. Мы совсем не изменились, но в то же время мы уже не те, что были раньше, потому что, идя путем Че Гевары, после Анголы должны будем жить, пустив в земле самые крепкие корни, крепкие как никогда. И ярче засияют над нами немеркнущие звезды.

Неподозреваемый юг

Посвящается основателям пограничных

войск Революционных вооруженных сил

Кубы, расположенных возле американской

авиабазы в Гуантанамо.

Январь — апрель 1964 года

Шагаю я по пыльным тропинкам, где вздымаются в небо своим ненасытным жалом колючие иголки, охраняющие покой чужестранца, и горит под ногами его пересохшая от боли земля. В пыли, хрустящей под ногами, идешь, словно плывешь по многоголосой реке, доверившей мне свою судьбу. Юг Острова пленяет меня пенистыми водами Карибского моря.

Баррикада предвидения

Если на этой узкой полоске Карибского бассейна, осажденной и нищей, красной, как шрам, врезавшийся в кожу карты полушария, не будет детей, бродящих по сельве с яркими фонариками и промокшими от дождя букварями, раздающих неграмотным слог за слогом вечерние зори, если подросток не испытает горечи от того, что не успел еще никого полюбить, когда в яркой вспышке, озарившей баррикаду, возведенную против бандитов, он увидит перед собой вселяющий ужас оскал Смерти, если в конце концов будут преданы забвению дипломы мачетерос—миллионщиков и женщина не сможет наслаждаться любовью, вернувшись, усталая, с поля, если ностальгия охватит стариков, воскрешающих в памяти тех, кто охранял фабрики от бандитов. если не будет сверкать в росе ствол автомата, если радары не будут наблюдать за зарей, широко раскрыв свои зловещие зрачки, если это время, овеянное знаменами, которое хотим мы увековечить, будет покоиться с плакатами и лозунгами в исторических музеях, тогда мы придем в новый мир без спутников—шпионов, без лишних словопрений, тогда мы воздвигнем баррикаду предвидения, сложенную из строчек поэмы, как память о тех днях, когда небо покорил человек. Ведь и сегодня изучают еще жизнь коммунаров, чтобы защитить эту память, чтобы люди двадцать первого века смогли понять ту безграничную любовь к Родине, что питает нашу ненависть к врагу, чтобы увидели они наш повседневный героизм наперекор вражеской осаде и нищете и услышали наш голос в едином братском хоре воспевающем эпопею о человеческом роде.