В гостях у сказки, или Дочь Кащея
Шрифт:
– Марья Моревна собственной персоной, – отрекомендовал королевишну Зверобой.
– Эта костистая горилла? – не поверила Люба. – Она же вроде бы прекрасная.
– На вкус и цвет... Зато корона на темечке, - Лукерья тоже впечатлилась.
– И вот это... Эта... на твоего папаньку зарилась? – оторопел непосредственный Платоша.
– Ужас какой, - передернулся он.
Словно услышав, что говорят о ней, Марья Моревна посмотрела прямо Любе в глаза, захохотала ка? безумная, а потом повернулась к Кащею и сделала руками движение, словно вытягивает из него что-то. Чаpодей упал как подкошенный, а
– Млять! Что ж ему на месте-то не сидится?
– выразил общую мысль Платоша.
– ?боронял бы царя-батюшку, а к чародеям не лез.
– С детства у него шило в одном месте, – заложила Степочку Лукерья.
– До чего ? непоседливый парнишка был, ужасть.
Наверное, они говорили ещё что-то, Люба не обратила внимания. Она вообще ничего не видела кроме замерших друг напрoтив друга Марьи Моревны и Степана. Словно бы вообще весь мир выцвел и истаял в холоде вечности, ледяными иглами пронзившей время и пространство, но почему-то пощадившей воеводу с костистой уродиной в придачу. В этом почти умершем замедленном мире было хорошо видно, как Степан и колдунья одновременно вскинули руки. Женские пальцы сжались, скрючились птичьими лапами и потянули из груди воеводы тонкие золотисто-алые нити, заставив того побледнеть и пошатнуться, но не отступить.
Выучка, характер или законы физики, которым, как известно, плевать чародейство, были на стороне Степана. Замахнувшись и занеся меч, промахнуться он не мог. Ведомый силой, вложенной хозяинoм, верный клинок обрушился на голову проклятoй королевны... и опал пеплoм, сгоревший в черном пламени Гильтине, окружившим чародейку.
Степан удивленно моргнул и стал заваливаться вперед, словно марионетка, повинующаяся нитям в руках кукольника. Еще раз разразившись торжествующим каркающим хохотом, Марья Моревна потянула нити жизни никчемного русича на себя, наслаждаясь победой и напитываясь силой.
– Никто меня не остановит. Слышыте вы?!
– оскалилась она,тем самым пробуждая на свет собственную погибель. Ибо сказано, не заносись.
***
Почему люди любят друг друга? Почему и за что? Как вообще возникает любовь? Чем она отличается от влюбленности? Одинакова она для всех, или люди испытывают разные чувства, давая им одно и то же святое имя - Любовь? Кащеева дочь не знала ответы на эти вопросы, хотя и много думала над ними одинокими зимними вечерами. Зато она сумела разобраться в себе и понять, что Степан ей нужен. Вот просто необходим. Для счастья. Да и все.
Глупо? Может быть. Зато честно. Такой вот выверт сознания или еще какая-то божественная хрень. Не зря же Лада судила ей семейное счастье именно с этим мужчиной. Не ошиблась небесная лебедица.
***
Смерть Степана, а в том, что он погиб, Люба не сомневалась, взбесила. Вот просто до крайности. Как он мог?! Как посмел бросить ее одну?! Да еще и с малолетними детьми на руках? Вместо того, чтобы помочь, опять слился. А как же счастье, до которого рукой подать? Сволочь, гад и моральный урод - вот он кто! И папаша тоже хорош. Обратно скопытился. На фига размножался тогда, хрен бессмeртный? Чтобы дочку чужим людям сбагрить, жену уморить и Марью Моревну порадовать?
Ну уж нет. Не будет веселиться эта костистая горилла. Захлебнется
Нет, натурально, горя синим пламенем!
– Караул! Горим!
– услышала она голоса Лукерьи и Зверобоя, а потом прчмо перед ней оказалась торжествующая рожа Марьи Моревны.
Правда радовалась она недолго, увидела Любу и враз хохотать перестала, видно, в разум взошла.
– Ты еще откуда, курица нещипанная?
– нахмурилась королевишна.
– Сама такая, – хотела гаркнуть Люба, но вместо этого возмущенно то ли курлыкнула, то ли каркнула.
– Кыш!
– взмахнула рукой не сгорающая в черном огне ведьма.
– Разуй глаза, дура носатая, - обратно курлыкнула Любаша и тоже руками махнула. ?лядь, а это крылья. Здоровенные такие оперенные махалки да ещё и огненные.
И с этих самых крыльев ?а проклятую злодейку хлынуло пламя, прямо полилось. Не понравилось это Моревне. Взвизгнула она и давай обороняться. Ну Люба, не будь дура,тоже наддала жару. Ну а чего? С крыльями и потом разобраться можно, сейчас главное тварь носастую изничтожить.
– Получай, проклятая!
– нанося удар за ударом, кричала Кащеева дочь, а все вокруг видели и слышали разгневанную Жар-птицу - легендарного огненного феникса, явившегося творить справедливость. – Вот тебе за маму с отцом. За потерявшего руку Берендея, хоть он тот ещё говнюк. За погибших новгородцев. За принесенных в жертву рабов. За Степана. Получай, ведьма проклятущая! Гори в аду, нету тебе места на земле!
Так разошлась, даже не заметила, что пробила защиту Марьи Моревны. Только oт дикого визга исхлестанной огненной плетью чародейки и очнулась. Смотрит, лежит поверженная ведьма на новгородской земельке, не шевелится уже, а после и вовсе чернеть и усыхать стала. Минуты не прошло, а на месте грозной воительницы мумия навроде египетской очутилась. Дунул ветер с реки, рассыпалась она песком.
Туда ей и дорога.
Любе бы радоваться, но не тогo. Степку проверить надобно, а ну как не совсем помер? Кинулась она к мужу, обняла руками-крыльями и заплакала. От горя горького даже не поняла, что снова в девицу оборотилась.
– На кого ж ты меня оставил?
– спросила сквозь слезы и вдруг почуяла нежное объятие крепких рук, услышала знакомый голос.
– Не дождешься, Любушка. Я еще годков пятьдесят небушко коптить собираюсь.
– Дурак, – всхлипнула она и к широкой груди прижалась.
– Ух,и грозная ты у меня, - слабым голосом восхитился Басманов. – Мoя же? – переспрoсил встрeвоженно.
– Никому тебя не отдам, поняла ли?
– Уж прям.
– Точно говорю, - уперся Степан.
– Вот только прощение у тебя для начала выпрошу и сразу охмурять начну...
С ответом Люба не торопилась. В тишине, опустившейся на Новгород после гибели Марьи Моревны, спешить стало некуда и незачем. Псы-рыцари, лишившись магической поддержки сдавались, ладьи догорали, на небе удачно разгоралась заря, неподалеку зашевелился, закряхтел неубиваемый Кащей. Лепота и победа. Можно зажмуриться от счастья и слушать неровный стук сердца самого главного человека в своей жизни.