В гостях у турок
Шрифт:
— Пей, дюша мой, эфендимъ! Лечи своя голова!
Лицо Николая Ивановича просіяло, и онъ воскликнулъ:
— Вотъ за это спасибо! Вотъ за это мерси! Ты, Карапетъ, единственный другъ!
Онъ приложилъ горлышко бутылки ко рту и сталъ глотать. Армянинъ продолжалъ:
— Пей, пей! Карапетъ знаетъ, Карапетъ понимаетъ! У Карапетъ своя
Сдлавъ нсколько глотковъ изъ бутылки, Николай Ивановичъ передалъ ее Карапету, который тоже приложилъ горлышко бутылки къ своимъ устамъ, а затмъ уже съ самыми малыми остатками содержимаго отдалъ ее извозчику и, дернувъ за рукавъ Николая Ивановича, побжалъ вмст съ нимъ догонять Глафиру Семеновну.
Нагнали они ее около лодокъ. Два каикджи схватили ее одинъ за правую руку, другой за лвую и каждый тащилъ въ свою лодку, въ которыхъ лежали пожитки супруговъ.
— Стой! — воскликнулъ Карапетъ, закричалъ что-то по-турецки, оттолкнулъ одного каикджи, оттолкнулъ другого и приказалъ носильщикамъ перенести вещи въ одну лодку, что и было исполнено. — Садись, мадамъ, садись, эфендимъ! — приглашалъ онъ супруговъ, спрыгнувъ самъ въ лодку, и протянулъ имъ руки.
Вс услись. Носильщики протягивали пригоршни и просили бакшишъ. Армянинъ одлилъ ихъ, и лодка запрыгала по зыби Босфора, направляясь къ пароходу.
Впереди виднлись суда. Высился цлый лсъ изъ мачтъ и пароходныхъ трубъ. Ближе съ берегу, на первомъ план разводилъ пары большой пароходъ, на который супруги взяли билеты.
Гребцы налегли на весла. Вотъ уже и пароходъ.
Лодка запрыгала около спущеннаго къ вод трапа. Супруги взбирались по лстниц на пароходъ. Ихъ принялъ за руки матросъ и сказалъ по-русски:
— Перваго класса билеты? Пожалуйте, ваше превосходительство, я васъ проведу въ каюту.
— Нтъ, нтъ, мы еще здсь на палуб побудемъ. А вотъ возьмите вс наши вещи въ каюту, — проговорилъ Николай Ивановичъ.
— Есть, — отвчалъ матросъ морскимъ терминомъ и
Глафира Семеновна считала мста. Изъ лодки на бортъ парохода поднимался Карапетъ.
— Ну, прощай, дюша мой, эфендимъ! Простимся хорошенько! Вотъ теб отъ твоя деньги остатки — одинъ серебрянаго меджидіе и три піастры. Это теб на память отъ Константинополь будетъ, — говорилъ онъ. — Прощай! Простимся хорошенько.
Онъ обнялъ Николая Ивановича и поцловалъ.
— Прощай, моя сердитаго мадамъ, барыня-сударыня. Прощай, дюша мой! — продолжалъ Карапетъ, протягивая руку Глафир Семеновн.
— Прощайте, прощайте! Ахъ, какъ я рада, что я узжаю наконецъ въ Россію! — проговорила та и протянула ему руку.
— Ну, съ Богомъ. Помни, эфендимъ, Карапетъ! Помни, мадамъ, Карапетъ!
— Будемъ помнить! — откликнулся Николай Ивановичъ. — Спасибо теб за все. Кланяйся сыну и дочери!
Армянинъ юркнулъ съ палубы и сталъ спускаться по трапу на лодку.
Черезъ минуту супруги видли, какъ лодка удалялась отъ парохода, увозя армянина.
— Эфендимъ! Помни Карапетъ! Карапетъ твой другъ! — кричалъ армянинъ съ лодки и махалъ феской.
Сталъ махать ему шапкой и Николай Ивановичъ. Онъ еще продолжалъ стоять рядомъ съ отвернувшейся отъ него супругой у борта парохода. Передъ ними высилась великолпнйшая декорація въ мір — видъ на Константинололь съ Босфора, приводящая каждаго путешественника въ восторгъ и тысячу разъ описанная. Какъ на блюдечк выдлялась на высот Ая-Софія.
— Какой видъ-то, Глаша! — залюбовался на берегъ Николай Ивановичъ, но не получилъ отвта.
— Прощай Константинополь! — продолжалъ онъ.
— Прощай пьяный городъ! — въ свою очередь откликнулась Глафира Семеновна, повернулась и пошла въ каюту.
Поплелся вслдъ за ней и Николай Ивановичъ.
1897