В гвардейской семье
Шрифт:
«Мы — гвардейцы!» — размышлял я. И тут же спрашивал себя: «А что ты сделал особенного, каков твой
вклад?»
...На следующий день опять учебные полеты. Привычно взлетают и садятся самолеты. Гудят моторы.
Вдруг над нами парадным строем проносятся три шестерки «илов». Содрогается земля от поющих в
унисон «голосов». Еще бы! Ведь их мощь — больше тридцати тысяч лошадиных сил!..
— Новые самолеты! — кричит мне в ухо Игорь и расплывается в улыбке. Я тоже радуюсь: теперь
«безлошадным»
Минут двадцать жил аэродром особым напряжением. Но вот все новоприбывшие самолеты зарулили на
стоянки, и наши тренировочные полеты были продолжены.
На моем счету уже несколько самостоятельных полетов в зону и на полигон. За это время я обрел
уверенность в пилотировании «ильюшина», научился четко выполнять взлет и производить расчет на
посадку.
Игорь тоже хорошо освоил программу.
На душе радостно. Жарко припекает солнышко, сушит землю. Бросаю пилотку, расстегиваю ремень, снимаю гимнастерку и подставляю разгоряченное тело весеннему ветру. [17]
...Утром я не смог поднять головы. Еле собрался, наконец, с силами и пришел на старт. Руки, ноги ломит, голова трещит.
— Младший лейтенант Недбайло, что с вами? — спросил руководитель полетов. — Вы больны?
— Никак нет! Здоров!
Очевидно, и по голосу, и по моему виду нетрудно было определить, что говорю я неправду.
— Немедленно отправляйтесь в санчасть! — сказал руководитель. — От полетов я вас сегодня
отстраняю...
Медсестра сунула мне подмышку термометр и убежала куда-то. Минут через семь вернулась, взглянула
на градусник и протянула его вошедшему в комнату врачу. Тот удивленно вскинул брови, взял мою руку, сосчитал пульс, прикоснулся ко лбу.
— Да у вас же, батенька мой, самый настоящий грипп! А может, и что-то посложнее...
И потянулись дни, один скучнее другого. Постельный режим. Лекарство. Горько было на душе, обидно: друзья летают, учатся, а я... Разрядка наступала лишь в те минуты, когда меня навещал Игорь. Он
сообщал все подробности, рассказывал, как идут занятия, кто и как выполняет программу.
Я понимал: и Игорь, и другие товарищи уже меня опередили. В который раз ругал себя за
неосмотрительность. Но что было делать?
В один из долгих тоскливых дней болезни пришли меня проведать девушки. Среди них была и Катя.
Девушки поставили на тумбочку цветы, подбодрили меня и ушли.
И вновь я наедине со своими мыслями, тревогами, тоской.
Заходил, бывало, и Тараканов. Но был он молчалив, замкнут. На вопросы отвечал сухо, односложно.
Сотворил беду — и теперь раскаивался. И я понял, что заходил он в лазарет не столько ради меня, сколько за тем, чтобы я успокоил его, помог ему обрести душевное равновесие.
Каждый раз, когда врач совершал обход, я заводил
Наконец сказал: [18]
— Ну, батенька мой, довольно! От нашего халата вы отныне свободны.
Я готов был обнять этого тихого, доброго человека, но не решился: неудобно как-то, и, лишь тепло
поблагодарив доктора за заботу о моем здоровье, поспешил получить свою одежду.
И вот на мне снова военная форма.
5.
Игорь встретил меня радостной вестью:
— Завтра полк перелетает на боевой аэродром, ближе к линии фронта!
Но вместе с радостью ко мне пришла и тревога: ведь я за дни болезни отстал от товарищей, теперь меня
могут и не взять.
Утром представился командиру. Он спешил, поздоровался и больше ничего не сказал. Вижу, летчики
готовятся к перелету.
И вдруг через час-полтора:
— Товарищ Недбайло! Вы останетесь пока что в Котельниково.
Что еще командир говорил — я уже не слыхал. В голове гудело, как многократное эхо: «Вы останетесь!..
Вы останетесь!..» Я чуть было не разрыдался от горькой обиды. Было как-то совестно и больно.
К полудню аэродром опустел, если не считать оставшихся на нем пяти неисправных самолетов. Кроме
меня были оставлены Семейко и Егорышев: у одного не ладилось со взлетом, у другого «хромала»
техника пилотирования. Улетели и не все авиаспециалисты. Оставлен был Тараканов.
— Что приуныли, молодцы? — утешал он нас. — Выше головы! Вот возьмем и создадим свой полк. Так
уж и быть — командиром стану я. Заместителем назначаю младшего лейтенанта Недбайло, Семейко —
штурманом. Ну, а ты, Егорышев, будешь наш подчиненный. Договорились?
Тараканов продолжал балагурить, но поднять наше настроение ему так и не удалось.
Прошла неделя, потом еще одна — в тоске по друзьям, по полетам. Встречаю как-то Тараканова.
Улыбается. Видно, чему-то несказанно рад. [19]
— Лечу с Болдырихиным за новыми самолетами на завод!
Оказывается, к нам в Котельниково прибыл заместитель командира дивизии полковник Болдырихин. С
ним — пять летчиков.
«Что придумать, как быть?» — забеспокоился я.
Догоняю Тараканова.
— Николай, будь другом: замолви словечко — пусть и меня возьмет!.. Я справлюсь, даю слово — не
подведу! Вся надежда на тебя...
Сначала Тараканов засмеялся. Потом подумал и сказал:
— Ладно, идем!
У крыльца дома, где разместился Болдырихин, Николай вдруг остановился.
— Нет, не пойду я, Анатолий. Не могу!..
— Эх, ты! — рассердился я, взбежал на крыльцо и постучал.