В ходе ожесточенных боев
Шрифт:
Шульц побледнел как полотно. Ничтожно тонкая, просто микроскопическая ниточка надежды резко оборвалась. Оборвалось и ухнуло его сердце вниз. Он понял, это его конец. Шансов уже нет. Художник ни за что не простит ему смерть своей сестры.
Алексей увидел в чурке воткнутый топор. Рывком вытащил его. Отточенная сталь блеснула на солнце. Внимательно посмотрел на нее, провел ногтем по краю топора, проверяя его остроту.
— Так этим топором, наверное, ты зарубил мою сестру.
Шульц подавленно молчал.
— Но у тебя есть шанс, гад, оттянуть свою смерть. Отпустите его.
Бормановского зама
— Ну, давай! Сразимся! — крикнул азартно Художник.
Шульц с ревом кинулся на Алексея. Художник встретил его ногой в грудь, и противник шлепнулся на прошлогодние грядки. Но тут же вскочил и кинулся в ноги Алексею. Обняв ноги прочным захватом, Шульц оторвал их от земли и произвел бросок соперника. Художник упал и не успел подняться, как пропустил боковой удар в голову. Искры посыпались из глаз. Топор отлетел в сторону.
Шульц стремглав кинулся за ним.
Но Рудаков, скоро приняв горизонтальное положение, в прыжке сбил соперника. Тот покатился по земле, словно колобок. Зазвенело сшибленное могучим телом ведро. Художник легко завладел холодным оружием.
Они снова сошлись. На губах — пена, в глазах — лютая ненависть.
Художник попал носком туфли ему прямо в голень и с размаху опустил топор на голову насильника. Шульц успел закрыться рукой.
Кровь брызнула во все стороны!
Раздался душераздирающий вопль Шульца. Окровавленная кисть упала на промерзлую землю. Художник в ярости и хаотично стал наносить удары по подручному Бормана. Слышались лишь глухие тупые звуки, будто мясник на рынке разрубает поросенка
Когда Художника оттащили от Шульца, Бормановский прихвостень походил на свежо разделанную тушу. Подобие Шульца лежало в луже крови. Ее натекло столько, сколько бывает от доброго борова. Руки Рудакова «дымились» от чужой и своей крови, джинсы и куртку усеяли бурые пятна. Алексей тяжело дышал.
— Баум, принеси воды и полей мне на руки. Мыло не забудь!
Миллер кивнул и скрылся в бане.
— Художник, а что с бабой делать? — спросил Кот.
— В живых ее нельзя оставлять. Поручи это Бауму. Он справится. И приберитесь здесь. Уберите почву с кровью в мешки, лучше в полиэтиленовые, насыпьте свежей земли, разровняйте. В хате мусор соберите в пакеты, гильзы. Трупы с собой возьмем — закопаем. Нет трупа — нет дела.
— Лекарь, Страус, Рубик, ко мне! — зычно приказал Кот. Бойцы послушно кинулись к нему.
Художник не чувствовал ни укоров совести, ни тошноты. Убийство для него стало будничной работой. Он испытывал лишь чувство глубокого удовлетворения от свершившейся мести.
…Баум не стал тратить пули на женщину, а просто задушил веревкой.
Переживший на своем веку два покушения, громадный черный джип «Форд» притормозил у кованых ворот Старого городского кладбища. За ним пристроилась машины сопровождения — «Мицубиси Паджеро» и «Тойота Краун». Из кирпичной сторожки вышел директор печального заведения Петрович, седовласый пожилой мужчина в потертой кожаном куртке рыжего цвета. За ним высыпались небритые помятые мужики — землекопы. Глава кладбища тепло поприветствовал бандитов. Рудаков передал ему два литра водки, две палки сырокопченой колбасы и деньги.
— Помяни мою
— Обязательно, Алексей Владимирович, — затряс седой шевелюрой директор. — За могилкой мы постоянно присматриваем. Позавчера столбики и цепь покрасили. Прибрались там.
— Спасибо, Петрович, — Рудаков благодарно пожал ему руку.
Кот распорядился.
— Барыга, возьми трубу, ствол и будь здесь на фасаре. Если появятся подозрительные люди, предупреди нас.
Шкафообразный «бык» Барышников вылез из машины и занял пост наблюдения. За поясом у него топорщился пистолет ТТ.
Колонна машин, пыля широченными шинами «Breege Stone», взобралась на пригорок. Там, на самом высоком и видном месте стоял памятник Марии Аникиной (в девичестве — Рудаковой). На территории безымянных могил появились редкие памятники: кто-то отыскал своих родственников. Но многие могилки с деревянными и ржавыми металлическими табличками заросли бурьяном.
Алексей, мать и дядя Петя вылезли из джипа, подошли к могиле. Кот и Хмель возложили охапку цветов к памятнику Аникиной. Художник положил на могилу конфет, пряников, блинов. Поставил рюмку с водкой.
— Привет, сеструха! Давай, выпей, ты же любила это дело.
Мать погладила установленный на памятнике снимок дочери.
— Здравствуй, доченька, вот мы и пришли в гости к тебе. Здесь твой братик.
Художник с матерью и дядей Петей сели за деревянный стол. Баум шустро накрыл стол и откупорил бутылку водки.
— Баум раздай стаканы братве и налейте водяры, — приказал Художник. — Пусть помянут мою сеструху.
— Хорошо, босс.
Зазвенели стаканы и рюмки. Все наполнили стеклянную тару сорокоградусной. Выдохнули…
— Помянем рабу божью Марию! — сказал дядя Петя и осушил стакан с водкой.
Художник тоже выпил. Мать выпила, поморщилась. Братва поддержала лидера.
— У меня, сынок, сны вещие, — начала рассказывать мать. — Когда Маша училась в девятом классе, приснился мне ужасный сон. Будто попала она в болото, и оно ее засасывает. Она кричит мне: «Мама, помоги! Спаси!» И тонет. Пытается вылезти, но ей не удается. Потом голова ее скрылась в трясине. А через шесть лет сон сбылся. А недавно мне другой вещий сон привиделся. Является ко мне Маша и говорит мне: «мам, я замуж вышла». Смотрю — а рядом с ней худенький молодой паренек. Поехала как-то на кладбище. Глядь — рядом с могилкой Маши свежее захоронение появилась. «Сосед» новый. Подхожу поближе. Смотрю на фотографию. А на фотографии тот самый парень, что мне приснился. Вот чудеса.
— Мам, а про меня ты сны вещие видишь?
— В сновидениях ищу я тебя по Москве, в метро, на улицах… Вроде ты в Москве живешь. И какие-то вывески на иностранном языке.
Художник снова подошел к памятнику, достал из кармана золотое кольцо.
— Ну вот, сестренка, отомстил я твоим насильникам. Теперь спи спокойно. Земля тебе пухом. Не переживай за меня, все будет пушисто.
И глубоко вдавил в землю золотое кольцо. То самое, что было при сестре в момент ее смерти. Это материнское обручальное кольцо. Видимо Машка хотела продать его за дозу наркотиков. Колечко передал ему Северянин. А тому — Кент. Ювелирное украшение бандитский спецназовец снял с умерщвленной им Нюры. Перед тем как закопать предательницу в яме.