В исключительных обстоятельствах
Шрифт:
Парень не стал перевязывать. Кинул себе через плечо выпавший моток веревки, наклонился к носилкам.
— Берись, чего рот разинул! — крикнул Сизову.
— Как думаешь, зачем я им понадобился? — спросил его Сизов, берясь за ручки.
— Не слышал, что ли? Этап готовят.
— Этап? Куда этап?
— На кудыкину гору, — захохотал парень. — Нашего брата посылают обогревать места, которые похолоднее. А ты как думал? Командировка переезжает, а сколько мест на той командировке? Считал? То-то же. Кого-то надо и отправлять.
Сизов
— Я бы не хотел...
— Чего? — удивился парень. — Ты сколько сидишь?
— Пятый месяц.
— Еще необкатанный. Хотя пора бы...
Они снова пошли по тропе в том же порядке: впереди Сизов, за ним этот здоровяк парень. Позади, чуть поодаль, — конвоир с карабином, закинутым за спину. Долго шли не останавливаясь, молчали, посматривали на лес, на небо. По небу ползли облака, белые, взбитые, как подушки у мамы.
— Как тебя зовут-то? — полуобернувшись, спросил Сизов.
— Красавчик, — буркнул парень.
— У нас жеребец был Красавчик, вот ему шло.
— А мне не идет?
— У тебя имя есть.
— Нет у нас тут имен, только клички.
— Я не гражданин начальник, чтобы передо мной выламываться.
— Мама Юриком звала, — помолчав, сказал парень. — Юрка, значит.
— А по отчеству?
— Чего?
— Как отца-то звали?
— А черт его знает! — неожиданно зло сказал он, и Сизов оглянулся, подивился быстроте, с какой менялось настроение парня. — Не было у меня бати.
— От святого духа, значит?
— Считай, что от святого. Юрка, и все. Юрка Красюк. Потому и Красавчиком прозвали, что фамилия такая.
— А меня — Валентин Иванович.
— Хватит просто Иваныча. Мухомор Иваныч! Или хошь, другую кличку придумаю?
— Я не лошадь.
— Ясно, только пол-лошади. Другая половина — это сейчас я. — Он вздохнул шумно, по-лошадиному. Откинул голову, посмотрел на шагавшего сзади конвоира: — Посидеть бы, а?
— Полежать не хочешь? — добродушно ответил конвоир.
— Не откажусь. — Он захохотал с вызовом. — Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.
— Скучно все время лежать-то, — сказал Сизов.
— Чего? Вкалывать — вот это скучно. А лежать да мечтать — милое дело.
— О чем мечтать?
— Хотя бы о воле.
— А на воле?
— О полноценных червончиках.
— Зачем они тебе? Напиться и в тюрьму попасть, чтобы тут снова мечтать о воле?
— Ну, не-ет! — Парень приостановился, дернул носилки, просипел в спину Сизова: — Грабануть бы покрупнее, завязал бы, вот те крест, завязал. Уж я бы придумал, как жить, придумал бы.
— Не выйдет.
— Чего?! — заорал парень, словно у него уже отнимали его еще не приобретенный кус.
— Если теперь не знаешь, потом не придумаешь...
И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили, оглянулись. На тропе, где только что прошли, быстро поднимался на задние
Они стояли оцепенев от ужаса, смотрели, как крючковатые когти кромсали обмякшее тело, не было у них сил ни бежать, ни кричать. Медведь вскинул голову, уставился маленькими глазками на оцепеневших людей и вдруг коротко рявкнул. И этот рык словно бы подтолкнул их. Не помня себя, они кинулись в кусты, помчались напрямик через буреломы, через чащобу. Ветки хлестали по лицу, острые сучья рвали одежду. Они падали, вскакивали, снова бежали, слыша за собой страшный шум погони.
Первым опомнился Сизов. Остановился и ничего не услышал, кроме своего частого и хриплого дыхания да глухого хруста веток в той стороне, куда убегал Красюк.
— Эй, стой! — крикнул он. — Медведя-то нету!
Слепой страх прошел, и теперь ему было стыдно самого себя. «Отвык, отвык ты от тайги, — думал Сизов. — От озлобленного раненого медведя разве уйдешь? А терять голову — самое последнее дело».
Он пошел следом за Красюком и скоро оказался у невысокого обрывчика, с которого, серебристо поблескивая, спадал неширокий водопадик. Красюк стоял на коленях у самой воды и пристально рассматривал небольшой камень, который он держал в руках.
— Что нашел? — спросил Сизов, подходя к нему.
Не отвечая, Красюк сорвал шапку, сунул туда камень и кинулся в плотный подлесок, стоявший на краю поляны.
— Неужели золото? — вслух сказал сам себе Сизов. Он подобрал жгут веревки, валявшейся на траве, повесил на плечо. Затем подошел к водопадику, осмотрел камни. — Эй! — крикнул. — Подожди, дай поглядеть!
Тайга молчала. Только сойки хохотали в отдалении да комары зудели над самым ухом.
Он снова принялся осматривать камни, шагая вдоль ручья. Нашел изъеденный ржавчиной топор с разбитым обухом, непонятно почему породивший в нем смутную тревогу. Отбросил топор в сторону, пошел дальше, то и дело наклоняясь, переворачивая камни. Руки ломило от ледяной воды. Веревка мешала, и он забросил ее за спину как солдатскую скатку..
— А ну пошли! — вдруг услышал над головой.
Выпрямился, увидел своего напарника и испугался его застывшего лица.
— Золото, что ли? — спросил Сизов.
— Думал, я тебя тут оставлю? — зашипел Красюк. — Нашел дурака. — Откуда-то из-под телогрейки он вынул короткий, с ладонь, нож, сделанный из обломка пилы. — А ну пошли!
— Куда?
— Туда. — Парень ткнул ножом в сторону леса.
— Вернуться бы надо. Может, живой... конвоир-то?