В Камышах
Шрифт:
"Деточки, это вы всe зря вибрируете, опять вползает в научный диспут Лиловый.
– У нас в подвале слух прошeл, что Камышам скоро - хана!" "Рогуля!" зовeт Пэн. Я на подхвате. Все приходят в возбуждение. От слов Лилового. От особенного выкрика-призыва Скалапендры. От еe восхитительных лопаток на стебельке позвоночника. Листьев. Или лопаток турбинки на ручейке. И убегающей к ягодицам светотени. "Этого быть не может. Нельзя нам без Камышей. Заткнись, Лиловый!" "Я только
Слова Лилового запали. Ночью в мансарде Пэн ластилась ко мне: "Давай, как прежде. До всего. Обними меня. Не бойся." Я и не боялся. Я знал, что способность жалить, фантеллизм Ла ограничен Камышами. Наша мансарда в чухонской дачке. Среди старого города. В глубине яблоневого сада. Одной рукой я держал яблоко. Перед губами Пэн. А другой - ласкал еe груди. И прикасался к ним губами. И притрагивался зубами. "Ты яблоко. Белый налив. Я, я тебя..." "Боишься?"" "Тебя - нет." "Гулeныш мой. Любимый. Ты один у меня." "А... я хотел спросить другое.
– А... Камыши?" Она поняла про другое. Про другого. Но поняла и правду вопроса. "Ты и Камыши." "А кто любимее?" Она толкнула меня коленями в живот и увлекла в себя. "Ты - Камыши-" лепетала она, пока могла что-то произносить, пока не засмеялась и не заплакала одновременно.
Под утро я знал всe. Вернее, про еe роман с Архитектором я знал и раньше. Не надо быть фантеллистом, чтобы увидеть в глазах женщины отчуждение и страсть. Я это видел целый год, пока достраивался Замок. Те самые детали, которые превращали его в Корабль. В Корабль, способный преодолевать даже сушу. Хозяева торопили. Мои фантеллические способности были напряжены до предела. И в этом тоже крылась причина моего охлаждения к Ля. И еe, соответственно, ко мне. Я не могу в такие периоды ничего, кроме созидания перехода. Фантеллизм и земная любовь несовместимы.
Но ведь и она знала, что с Архитектором - ненадолго. Что это пройдeт. А он вообразил. Нацелился. Я ведь по-простоте душевной открыл ему возможности Замка, ставшего Кораблeм. Она знала, что ей не жить без Камышей. А мне без Великого Пространства. Хозяевам можно. Вклады. Отчуждeнность, как и среди Великого Пространства. И пляжникам. Ну, может быть, не всем. Не берусь утверждать. А мне и ей - крышка. Не умрeм, но будем влачить. Как в Гонолулу. Вспомнить страшно.
Архитектор настаивал. Он зависал над еe коленками, животом, проваливался в неe: "Узнай последнюю лепнину у него. И уедем. А там разбежимся. Мы с тобой в Нью-Йорк. Рогуля в Гонолулу. Хозяева в Швейцарию." Слава Богу я находился в фантеллизме и не поддался. Как стекло кислоте. Не поддался. Но я выходил. Скалапендра знала, что я выхожу. Стремлюсь к ней. И нанесла удар. Архитектора похоронили на городском кладбище. Посмертно увенчали. Назвали улицу. Среди Хозяев поднялся вой, взрыв негодования, потом смятение и страх. Решено было Скалапендру выслать из Замка. Я потащился за ней.
И теперь я узнаю про опасность, нависшую над Камышами. Над нашей компаньицей. Над последним островком. В конце концов - над Скалапендрой. Кем она станет без Камышей? Я понимаю, что наше сближение связано с этим страхом. Ну и что из того- Любовь. Всякое сближение связано. Связь это и есть сближение. Ночной сад. Яблоки и еe груди. И луна. И эта дьявольская сила фантеллизма во мне, которую я не использовал с тех пор, как пошeл за Ля. В изгнание. Хотя мог. И это поднималось во мне. Случалось в самых крайних ситуациях. Мальчику ноги отрезало. Дождь с радиоактивным стронцием. Какие-то вязкие унылые строки важного пляжника. Я фантеллировал. Спас. Спас. Спас.
Среди наших на пятачке между сточной канавкой и заливчиком, где размножаются пиявки и инфузории, царило уныние. "Лиловый прав. В городе полно слухов об уничтожении Камышей," вымолвил Смычок. Впервые не раскрыл футляра. "Гробик с младенчиком, деточка спит," ласкался к нему Лиловый. "Друзья, нас предали, мы в жопе," коротко, но правдиво хрустанул Челюсть. В цвет Лиловому туча поплевала в наш пятачок. Скалапендра лежала неподвижно, запелeнутая в кусок брезента. Если бы она не сказала: "Что ты молчишь, Гуль?" Если бы промолчала. Но ведь для того и ночные яблоки, которые мы вкушали. Впервые за долгие годы. Всe неспроста. По их представлениям. Но я живу среди них. И заключeн в Великое Пространство. "Вы куда, Деточка? Ещe рогульками не торгуют," проводил меня Лиловый. Остальные молчали. Ля Пэн лежала неподвижно.
Я вернулся в Замок. Хозяева ждали меня. Иначе, откуда бы лежать пропуску. У них не было дара фантеллизма. Они ориентировались. Что и почeм. Архитектор не закончил самую малость. И слава Богу! Тогда бы - конец Камышам. Замок-Корабль уничтожил бы их, двигаясь к Океану. Скалапендра знала. И ужалила. Но теперь мне ничего не помешает. Корабль перелетит над Камышами. Вместе с Хозяевами. И со мной. Гонолулу так Гонолулу! Зато Камыши останутся шуршать и слушать Смычка. И Лиловый - сыпать песочек. И Челюсть ловить мгновение, когда Пэн поменяет позу. Пляжники ничего не заметят. Корабль выпорхнет из Замка, как птенец. Пляжникам хватит и скорлупки. Для порядка. И ещe - легенды о Чернохвостке, которую ужалила когда-то моя возлюбленная.