В канун Рождества
Шрифт:
Мужчины наконец нарушили молчание.
— Как она к вам попала? — спросил Сэм.
— Из одной старой усадьбы. На распродаже. Умерла некая старая леди. Она дружила с Пеплоу до самой его смерти. Кажется, картина была свадебным подарком.
— Вы проявили проницательность, купив ее.
— Вовсе нет. Я выкупил ее у дилера. А вы поклонник Пеплоу?
— У моей матери была одна его картина. Теперь она принадлежит мне и хранится на мебельном складе в Лондоне.
— Ну, в таком случае…
— Нет, я покупаю ее не для себя.
— А для кого? — вмешалась Люси.
Сэм,
— Люси, мне придется тут немного задержаться. Тебе незачем торчать около меня. — Он нащупал в заднем кармане брюк бумажник, вытащил из него три десятифунтовых бумажки и сунул девочке в руку. — Мы еще не купили китайские фонарики для перил. Возле итальянской лавки есть магазин электротоваров. Сбегай туда, купи лампочек и договорись о доставке, а потом возвращайся сюда. Оставь свои сумки здесь. Не надо тащить все с собой. А если увидишь еще что-нибудь подходящее, то покупай. Договорились?
— Договорились, — ответила Люси.
Она положила деньги в карман (целых тридцать фунтов!), сунула свои сумки под стул и направилась к двери. Девочка поняла, что Сэм хочет отделаться от нее, и догадывалась, почему: во-первых, чтобы она не знала, сколько стоит картина, и во-вторых, потому что он еще не купил подарка для нее самой.
Она очень надеялась, что Сэм не купит ей какой-нибудь замысловатый горшок. Интересно, подумала она, уж не Кэрри ли предназначается картина Сэмюела Пеплоу? А, между прочим, на тридцать фунтов можно купить несколько ярдов китайских фонариков!
Немного поторговавшись, Сэм купил картину. Пока ее упаковывали, он вышел из салона и быстро отыскал на другой стороне улицы ювелирный магазин. Его витрина была уставлена серебряными рамками для фотографий и каминными часами с лепниной и завитушками. В магазине был большой выбор сережек, и он купил золотые в виде маргариток. Продавщица положила их в коробочку, а потом завернула в блестящую бумагу. Сэм заплатил, сунул коробочку в карман и вернулся в галерею. Молодой человек отказался принимать у него кредитную карточку, и Сэму пришлось выписать чек.
— На кого? — спросил он.
— На меня.
— А имя у вас есть?
— Да, — и молодой человек подал Сэму визитку. — Тристрам Найтингейл. [20]
Сэм, выписывая чек, невольно подумал, что с таким причудливым именем немудрено быть занудой. Тут появилась Люси с коробкой в руках.
— Ты купила гирлянды?
— Да. Целых четыре. Думаю, хватит.
— Наверняка. Мы попросим Рори помочь нам украсить лестницу. — Сэм отдал чек молодому человеку и поднял упакованную и туго завязанную картину. — Большое спасибо.
20
Nightingale — соловей (англ.).
Тристрам Найтингейл проводил их до двери.
— Приятного Рождества, — сказал он на прощанье.
— И вам того же, — ответил Сэм и, когда они удалились на расстояние, недосягаемое для слуха продавца, добавил: — Среди роз, мистер Найтингейл.
— Мистер кто? — переспросила Люси.
— Его зовут Тристрам Найтингейл. Ну и родители, разве можно так называть младенца! Неудивительно, что ему жизнь не мила.
— Какое странное имя… Хотя, может, он уже привык к нему. Сэм, а для кого картина?
— Для Кэрри. Но ты ей не говори.
— Конечно, не скажу. Наверное, она ужасно дорогая?
— Да, но когда вещи так дорого стоят, это уже не вещи, а выгодное помещение капитала.
— Я думаю, что это очень красивый подарок. Когда Кэрри вернется в Лондон, на Рэнферли-роуд, то сможет повесить ее у себя в гостиной.
— Мне так и хотелось.
— Она будет смотреть на картину, вспоминать Шотландию, Криган и все-все.
— И об этом я тоже подумал.
— А вы когда-нибудь опять встретитесь?
— Не знаю, — Сэм с улыбкой взглянул на Люси, — но надеюсь.
— И я тоже, — и, немного помолчав, Люси добавила: — Хорошее было утро. Спасибо, что взяли меня с собой.
— Спасибо тебе, что поехала со мной. Ты очень мне помогла.
К половине шестого вечера дом был уже полностью готов к праздничному приему.
На входной двери красовался венок из остролиста, а верхние огни ярко высвечивали картонку, прилепленную к двери, с надписью: «Добро пожаловать!». Это, как считала Элфрида, избавит гостей от необходимости звонить, Горацио — лаять, а хозяев — бегать вверх-вниз, чтобы приветствовать вновь прибывших. В открытую дверь столовой видна была рождественская елка во всем своем пышном блестящем убранстве и груда подарков под ней. Широкая лестница была увита остролистом, плющом и гирляндами ярко сверкавших китайских фонариков.
Площадку лестницы превратили в бар. Оскар и Сэм перенесли туда большой стол из гостиной и покрыли белой скатертью, точнее, одной из лучших льняных простынь, выстиранных миссис Снид. На столе аккуратно расставили бутылки, ведерко с кубиками льда и ряды до блеска отполированных стаканов. Чтобы это приготовить, потребовалось немало времени и усилий, и когда приехала чета Снидов, чтобы завершить последние приготовления, то есть разогреть крохотные пиццы и насадить на шпажки горячие сосиски, все отправились приводить себя в порядок. Из-за дверей доносились шум воды, жужжанье электрических бритв и тянуло влажным ароматом гелей для душа.
Горацио, пробравшийся наверх в поисках подходящей компании, обнаружил там только Снидов и ушел в гостиную, где уютно устроился перед ярко горящим камином.
Первым появился Оскар. Он закрыл за собой дверь спальни и немного постоял в одиночестве, любуясь преобразившимся домом. Он оглядел аккуратную вереницу чистейших бокалов, сверкающих под ярким светом люстры, зеленые с золотом бутылки шампанского, торчащие в ведерке со льдом, белоснежные льняные салфетки и скатерть и празднично украшенную лестницу.