В когтях у сказки
Шрифт:
Когда число пропавших детишек стало исчисляться десятками, недовольство народа достигло крайности. Все пропавшие дети были мальчиками в возрасте от семи до четырнадцати лет, все отличались красотой, здоровьем и сообразительностью, всех незадолго до исчезновения видели в обществе слуг барона, и это уже походило на закономерность.
В те времена недовольство быстро обрастало действием. К слову сказать, в средние века бескровно вообще не жили. По малейшему поводу люди резали друг дружку открыто и с чистым сердцем. Не щадили ни братьев, на сестер, ни маму с папой. В общем, народ попер на барона с факелами и дрекольем,
Народный бунт не удался, а вот свой брат – вельможа подложил де Рецу свинью. Наверняка, один из тех, кому не понравилась шутка с зоопарком. По совету друзей он накатал королю анонимку, где черным по белому все грехи барона расписал. Тот спихнул дело на епископа, а тому уже деваться некуда, назначил вести дознание вице-инквизитору Жану де Тушерону. Правда тет-а-тет ему дали понять, чтобы не слишком усердствовал. Тот очень старался, но все равно обвинительный акт, составленный им, включал аж сорок семь пунктов.
Самыми страшными были показания слуг барона – Анри и Пуату. Барон пытался протестовать против их допроса:
– Я протестую, – вещал подсудимый, – чтобы моих слуг допрашивали как свидетелей обвинения! Господин не должен зависеть от сплетен и наветов черни.
– Значит, вы допускаете, что ваши слуги будут свидетельствовать против вас? – немедленно спросил прокурор.
Барон не нашелся, что ответить.
Когда «чернь» открыла рот, барону мало не показалось.
Анри рассказал, как перед продажей крепости Шантосе барон приказал им за одну ночь очистить некий колодец от детских трупов. Они трудились всю ночь, вытаскивая полуразложившиеся трупы и укладывая их в три больших ящика, которые впоследствии сожгли. Слуги насчитали тридцать три детские головки, но тел было гораздо больше. Анри с тех пор каждую ночь видел эти головки, которые катятся, словно кегли и, сталкиваясь, жалобно кричат.
Анри рассказал, как убивали детей, когда маршалу взбредало в голову принять ванну из детской крови. Слуги перерезали ребенку яремную вену и направляли бьющую из раны кровь на своего господина. После смерти очередной жертвы, барон приходил в ужас при виде того, что совершил, падал на колени и принимался истово молиться. Он бормотал молитвы все время, пока слуги мыли забрызганный кровью пол и оттирали стены, а потом сжигали в огромном очаге останки убитого и его жалкие пожитки. На возражение помощника прокурора, что невозможно сжечь в домашнем камине тело, Анри ответил, что очаг очагу рознь и тот, которым они пользовались, имеет поистине
гигантские размеры. Обложенное толстыми поленьями и охапками хвороста, тело сгорало в нем за два-три часа. В покоях дышать было невозможно от запаха горелого мяса, но барон вдыхал эту вонь с упоением.
– Это гнусная ложь! Даже великие изверги-цезари в Древнем Риме не совершали подобного! – вновь возразил помощник прокурора, выполняя предписание во что бы то ни стало защитить проштрафившегося барона.
– Но наш господин вдохновлялся как раз деяниями Тиберия, Каракаллы и других цезарей! Я читал ему хроники Светония и Тацита, он слушал и говорил потом, что отрезать ребенку голову куда приятнее, чем участвовать в торжественном обеде.
Анри рассказал, как барон умерщвлял детей. По его приказу им разбивали головы молотом или палкой. Иногда он
После показаний Анри, подтвержденных другими слугами, барон резко сменил тактику. На очередной допрос он явился в одежде ордена кармелитов и принялся каяться. Он даже набрался наглости обратиться за помощью к королю, но тот предпочел не вмешиваться. Однако, неожиданно пришел приказ, запрещающий производить дальнейшие обыски в замках и крепостях сира де Реца. Очевидно, власти опасались, что вскроются еще большие мерзости.
Пытаясь купить себе снисходительность, Жиль де Рец пообещал передать все свои земли и имущество Церкви, умоляя разрешить ему удалиться в монастырь кармелитов в Нанте. Но тут барону не повезло. Его приговорили к повешению с последующим сожжением на костре, но это было лишь малой толикой страданий, которой подверглись истязаемые им дети.
Перевернув последнюю страницу, Анна почувствовала, как закоченели ее руки, и сжалось сердце. Она не сомневалась, что мистер Неро выбрал себе плохой пример для подражания.
За спиной послышался едва уловимый шум, будто ветерок пробежал по верхушкам деревьев или зашелестела страницами старая книга. Ярко освещенный стол казался крошечным островком посреди океана темноты. Там, в глубине этого океана кто-то был, чей-то взгляд сверлил Анне спину.
Девушка заставила себя встать. Войти в темноту оказалось труднее, но она сделала это. Подождав немного под громкий стук собственного сердца, она начала различать во мраке очертания привычных предметов: бесконечные ряды книжных стеллажей, столы с выключенными лампами, ряды стульев вдоль стены. Анна вглядывалась во тьму изо всех сил, но не смогла заметить ни малейшего движения в огромном зале.
Показалось?
Словно в насмешку, звук раздался снова, совсем не с той стороны, откуда она ждала. Казалось, звук шел прямо из стены. Но там никого не было! Девушка неуверенно подошла ближе и смогла разобрать, что большой квадрат в центре стены вовсе не картина, как она решила вначале, а старинное зеркало. «Слишком много зеркал!» – неприязненно подумала Анна и сделала еще шаг. С уборкой на этом этаже не заморачивались: сквозь толстый слой пыли она едва различала собственное отражение. Оно было таким мутным, что Анна с трудом узнала сама себя. Или она ошиблась? Почему-то ей стало казаться, что по другую сторону стекла кто-то другой…
Отражение шевельнулась. Анна, стоявшая неподвижно, вздрогнула. Затаив дыхание, девушка медленно повернула голову. ТОТ, КТО ЗА СТЕКЛОМ, послушно повторил движение, но Анну уже было не провести.
В метре от себя она заметила брошенный кусок холста вроде тех, которыми укрывают мебель. Девушка нагнулась, подтянула к себе ткань и, стараясь не смотреть за стекло, быстро набросила ее на зеркало. С той стороны раздалось возмущенное шипение.
– Ничего, потерпишь, – пробормотала Анна, недобро усмехнувшись.