В когтях ястреба
Шрифт:
Шатаясь и выделывая ногами замысловатые кренделя в попытках сохранить равновесие, сержант блуждал по пустынным улицам, выискивая подвалы, которые он случайно пропустил шесть дней назад. Такие местечки, конечно же, нашлись, но вот их осмотр не привел к желаемому результату. Еды в мертвом городе не было, как не было ее и в лесу. Изможденному не только голодом и жаждой, но и жарой со зловонием сержанту оставалось лишь сесть, закрыть глаза и погрузиться в манящее забытье, из которого не было бы иного выхода, кроме смерти. Не в силах больше бороться за жизнь, Жал уже сполз по стене на мостовую, когда к нему вдруг вернулась Надежда. Она пришла внезапно, как распутная девица, без приглашения являющаяся к мужчине в ночи; как
Сначала слух уловил едва различимые звуки, отличные от шелеста листвы под дуновением ветра и трепыхания обрывков одежд на трупах. Прошло еще немного времени, и чуждые картине разрушения шумы усилились, проявили свою сущность. Сержант отчетливо различил цокот конских копыт, бьющих железными подковами по камням мостовой, скрип рессор, грохот колес старенькой, расшатанной телеги, позвякивание упряжи и голоса; не орочьи, вроде бы человеческие, но разговаривающие на неизвестном ему языке.
Отяжелевшие веки сержанта слегка приподнялись как раз в тот момент, когда небольшой конный отряд, сопровождавший всего одну подводу, вывернул с соседней улочки. Пятеро облаченных в доспехи людей и трое одетых в походные камзолы и серебристые плащи эльфов медленно проехали мимо Жала, видимо посчитав его одним из множества трупов, по случайности хорошо сохранившимся, не заклеванным птицами.
«Откуда здесь эльфы, да еще такие причудливые? Что делают в Кодвусе люди и люди ли эти всадники вообще?» – вдруг всплыла в замутненном сознании солдата весьма разумная мысль.
За время службы в армиях трех королевств Жал повидал множество эльфов: озлобленных, жестоких и трусливо-миролюбивых, лебезящих перед людьми, одержавшими давным-давно над ними верх; жалких, оголодавших и самодовольных, сытых, разбогатевших на торговле знаниями своего вымирающего народа; тосковавших по прежним временам господства «остроухих» над людьми и мечущихся в душевной агонии полукровок, тщетно пытавшихся осознать, кто же они, эльфы или люди. Однако таких спесивых, остроухих снобов, с явным пренебрежением взиравших на трупы людей и руины их нелепых построек, Жал еще не видывал. В их надменных лицах виднелись лишь презрение и надменность. Они до сих пор не смирились с нанесенным им поражением и не признали победы человечества, свершившейся многие годы назад. Сержанту показалось, что это не просто эльфы, не просто аристократы древнего народа, а эльфы из прошлого, далекие предки нынешних эльфов, при помощи магических чар переместившиеся в настоящее и с негодованием взиравшие на то, до чего довели мир их неразумные потомки. Всадники-люди показались притворявшемуся мертвецом сержанту тоже какими-то странными: слишком высокими, чересчур плечистыми, да и с кожей неестественного зеленоватого оттенка. Никто толком не знал, что творилось долгие годы за спасавшей людей Великой Кодвусийской Стеной, какие племена кочевали по огромной Шермдармской степи, возможно, среди них были и существа, весьма похожие на людей. Простому солдату было сложно строить предположения о происхождении всадников, да к тому же вскоре его сознание померкло, уступив место куда более могучей силе – всепоглощающему природному инстинкту.
Превращение из человека в животное произошло, когда мимо «трупа» прислонившегося к стенке сгоревшего дома прогрохотала телега с припасами. Необычайно обостренное обоняние голодавшего учуяло еду: ласкающий ноздри аромат сыра, душистые запахи колбасы, пряностей и свежего хлеба. Позабыв о смертельной опасности, исходившей от явно недружелюбно настроенных к людям чужаков, Жал «ожил», вскочил и одним прыжком оказался на самом верху телеги. Трясущимися от нетерпения руками, урчащий как зверь, солдат мигом разорвал довольно прочную ткань походного покрывала, а затем… затем впился зубами в чарующе
Ах, какой это был сладостный миг! Пожалуй, самое лучшее мгновение в жизни солдата, жаль только, что продлилось оно недолго. Сильный удар тяжелого, тупого предмета – рукояти меча или кистеня – сотряс затылок позабывшего об осторожности воина. Жал тут же потерял сознание и лишь по счастливой случайности не подавился застрявшей в горле кожурой.
Глава 9
Злом за доброи добром за зло
Сон может прерваться по-разному: нежным прикосновением губ любящей женщины, ласкающих твое расслабленное тело, или ушатом холодной воды, вылитым все той же особой прекрасного пола. Но порой отдых прерывается криком, истошным, напуганным криком, и подобное начало нового дня не предвещает ничего хорошего…
Штелер еще не успел открыть глаза и понять, ночь на дворе или день, проспал ли он до раннего утра или только до позднего вечера, когда из коридора донесся пронзительный протяжный визг, сопровождаемый страшным, оглушающим грохотом и раздражающим слух металлическим лязгом. Только что очнувшемуся рассудку моррона потребовалось чуть больше доли секунды, чтобы понять характер и причину потревоживших его звуков: женщина кричала от испуга, какие-то мерзавцы выбивали ударами сапог дверь, и, скорее всего, в его комнату. Как ни странно, крепкие дубовые доски и добротный железный засов оказывали достойное сопротивление агрессивно настроенным чужакам, но, к несчастью, на петлях хозяин гостиницы сэкономил, их с гвоздями вырвало из косяка всего после второго удара.
Четверо вооруженных мужчин ворвались в комнату еще до того, как барон успел вскочить с кровати и выхватить из ножен меч. Сильный удар дубинкой по голове застал моррона врасплох и отбросил обратно, на перепачканное грязной одеждой одеяло. Налетчики действовали быстро и слаженно, сразу было понятно, что это далеко не первый их визит к заспанным постояльцам гостиницы. Двое схватили моррона за руки, плотно прижав их к кровати, а третий цепкими пальцами одной рукой вцепился жертве в горло, другой же достал из ножен и брезгливо отбросил в сторону его жалкий, вызывающий у настоящих бойцов лишь отвращение меч. Что делал четвертый разбойник, барон, пытавшийся сопротивляться, не видел, но понял, как только кисти правой руки сдавили крепкие путы. Его привязывали к кровати, а значит, не собирались убивать. На дюжих парнях не было формы стражи, следовательно, это были всего лишь грабители, позарившиеся на мешок с золотыми под его кроватью.
«Возьмут деньжата и уйдут! Не стоит мне пока дергаться, я после на них отыграюсь: на них и на шкодливом хозяине… Надо ж, сам золотишко присвоить не решился, так бандюг на меня натравил! Ничего, вы у меня все потом получите, и дюжину золотых из добычи потратить не успеете, как станете пищей для червей! Я уж об этом позабочусь», – здраво рассудил моррон, и поскольку сопротивление в данный момент ничего, кроме боли, ему не давало, расслабил мышцы рук и закатил глаза, притворившись, что потерял сознание.
Его спеленали по рукам и ногам примерно за минуту. Довольно плохой показатель, если учесть, что жертва грабежа уже не сопротивлялась, а работа велась вчетвером. После того как последний узел был благополучно затянут, один из налетчиков, как и предполагал моррон, полез под кровать за мешком, но вот остальные господа грабители повели себя странно: один куда-то ушел, второй задернул шторы на окне, а третий выплеснул барону в лицо холодную воду из кувшина. Штелеру показалось, что его собираются допрашивать, но только о чем вести беседы злодеям и жертве грабежа, когда добыча не где-то припрятана, а уже находится у разбойников в руках? К тому же ему не заткнули кляпом рот, хотя при обычном налете это делается в первую очередь.