В краю лесов
Шрифт:
– Что ни говори, а эта жизнь не по ней. Не к тому она приучена. Вот ведь, ничего наперед не угадаешь; думал, пусть учится, по заграницам ездит, вернется - будет Джайлсу хорошая жена, а вышло, что он ей не пара. Черт знает, какая досада! А что делать? Придется ей за него идти, придется... При этих словах за их спиной раздался топот и два голоса, принадлежавшие неразлучным картежникам, во всю глотку завопили на мотив военного марша:
Так пусть она,
Так пусть она
Отправится ко всем чертям!
– Вот, смотри, с кем нас позвали, - с негодованием сказал Мелбери, оборачиваясь назад.
–
Тем временем обсуждаемый на все лады Уинтерборн бродил по дому, откуда только что убрались последние гости, и с тоской взирал на царивший в нем беспорядок. На кухне он застал Роберта Кридла, - о чем-то размышляя, тот сосредоточенно смотрел на догоравшие в печи угольки.
– Ты, верно, притомился за день, Роберт, ложись-ка спать.
– Да что там, Джайлс, я хотел сказать, хозяин. Хорошо посидеть, когда все дела переделаны.
Думая о своем, Уинтерборн взял кочергу и, наморщив лоб, стал ворошить золу, пока широкий под не стал похож на опаленную зноем Сахару, усеянную огненно-красными камнями.
– Ну что, по-твоему, вечер удался?
– спросил он наконец.
– Угощение вышло на славу, это точно. И выпивка удалась, тут меня не проведешь - бочки, какую ни возьми, все гудят. Да, выпивка такая, что лучше не выдумаешь. Крепче меда я во всю жизнь не пробовал. И наливка вишневая хороша. И сидра игристее никто не выгоняет, а уж как я его настоял на спирту да на пряностях, так о том я и не говорю. А яичный флип вышел такой, что хоть сквозь муслин цеди - ни пятнышка не останется. Такой флип кого хочешь развеселит, сам король от него запляшет. Тем, не спорю, тем небось не все по нраву пришлось.
– Он кивнул в сторону дома Мелбери.
– Да, боюсь, что тут-то мы и оскандалились.
– Ну, коли так, значит, судьба. И как эту улитку угораздило прямо ей в тарелку попасть...
– Какую еще улитку?
– Да обыкновенную, я, когда тарелку ее выносил, гляжу - с самого края улиточка, маленькая такая, лежит; откуда, думаю, ей там взяться? Должно, с зеленью попала.
– Это еще что за новости? А в зелень она как попала?
– Чего не знаю, того не знаю. Только, не иначе, там она и была.
– Но, черт возьми, Роберт, там-то ее и не должно быть!
– Это как сказать. Где же еще улитке быть, как не в огороде? Улитки всегда в огороде живут. Я уж знаю, меня не проведешь. Что улитки, что гусеницы - к капусте так и льнут. Эту тварь, как ни старайся, от капусты не отвадишь.
– Но она хоть была не живая?
– содрогнулся Джайлс, подумав о Грейс.
– Ну, это нет. Вареная, вот те крест, вареная. Боже избави, чтоб у Роберта Кридла да в стряпне живая улитка! Ах ты, господи, эта тварь-то мелкая и родилась на капусте, и весь век на капусте, и другого пропитания не знает. И чем она сама не капуста? Но молодая леди какова - сидит, все молчком, другая бы разговор завела, приятно побеседовала, откуда, мол, улитка взялась, а то все, как сычи, сидели, не знали, о чем говорить.
– Что ж, значит, всему конец, - пробормотал Джайлс, тряхнув головой, наклоненной над тлеющими углями, и сильнее хмуря лоб.
– Она, Роберт, привыкла не к такому обхождению, ей надо, чтоб были лакеи, чтоб все блестело, мы перед ней деревенщина неотесанная.
– А коли так, пусть поищет себе другого. Нечего было забивать голову науками, заноситься невесть куда; а то еще скажу, незачем было холостому джентльмену устраивать такой пир, а уж если устраивать, так для тех, кто тебе ровня.
– Ты прав, - с горьким вздохом ответил Джайлс и отправился спать.
ГЛАВА XI
– Какая досада... Боже, какая досада, - повторял наутро Мелбери, пользуясь тем, что Грейс еще не спускалась к завтраку.
Но что было делать: отказав Уинтерборну, он изменит слову, разрушит замысел, который до сих пор вынашивал - да и сейчас невольно помогал его осуществлению. Как бы то ни было, все должно решиться в ближайшее время, и надо заранее обдумать, как себя вести.
Того, что есть, не спрячешь: за год Грейс переменилась неузнаваемо, и теперь, вложив столько денег в ее образование, он чувствует, что не в силах, просто не в силах отдать ее за Джайлса, который до гроба будет возиться с яблоками и торговать сидром. Этой женитьбе надо помешать, хотя бы и против желания самой Грейс.
– Конечно, они поженятся, коли ты прямо не скажешь ей, что никто ее не неволит, - заметила ему миссис Мелбери.А то смотри, она тут поживет, обвыкнет, подумает, что и в Хинтоке неплохо живется, и с Джайлсом тоже стерпится, слюбится, в доме у него наведет порядок, - приданое ведь за ней немалое. Это она только поначалу, с непривычки дичится. Я, думаешь, верила, что приживусь в Хинтоке? А вот время прошло, и освоилась. Раньше казалось, пол каменный такой холодный, и совы по ночам ухают - страх, а теперь все ничего; и в глуши люди живут.
– Ты права. Пройдет время, и Грейс будет под стать нам, деревенским. И делать все станет, как мы, и разговаривать так же, еще спасибо скажет, что сосватали за Джайлса. Но мне-то каково думать, что это я своими руками тяну ее вниз, к старой жизни, когда ей впору жить во дворце, когда я себя не щадил, чтоб ее над всеми возвысить. Каково мне теперь знать, что руки у нее загрубеют, - а сейчас пальчики такие нежные, - и ходить она начнет вразвалку да враскачку, как фермерша...
– Ну, такого с нею не будет, - решительно возразила жена.
Когда Грейс сошла наконец к завтраку, отец встретил ее недовольным ворчанием - не то что ему казалось предосудительной привычка долго спать по утрам, но его испугала нарисованная им перспектива.
– Ты мог ворчать на меня, - ответила Грейс, и губы ее дрогнули, - ты мог ворчать на меня, когда я была девочкой, а теперь я взрослая и могу жить своим умом... Но дело не в этом, дело совсем в другом...
– И, не договорив, она выбежала из комнаты на улицу.
Мелбери огорчился. Взаимное недовольство отца и дочери было вызвано не друг другом, а сцеплением причин и следствий, не ведающим ни правых, ни виноватых, которого обычно не улавливает и не постигает человеческий ум. Мелбери нагнал дочь уже за домом. Она бесцельно брела по покрытой белой изморозью поляне, где стаями по двадцать - тридцать разгуливали скворцы, а за ними, охорашиваясь на солнце, наблюдало семейство воробьев, уютно устроившихся на цоколе кухонной трубы.