В краю молчаливого эха
Шрифт:
И вот стоишь, стараясь не особо вникать в сказанное учителем, а для сего отводишь взгляд в попытке заинтересовать его чем-то более приятным. Сам мыслями уносишься далеко-далеко…
Дверь противно скрипнула и внутрь грузно ввалился Богумил. Судя по запаху, сегодняшнюю ночь он опять провёл как обычно в пьянке.
— Так-с! — затянул ректор. — Скажи-ка, братец, этот ученик лазил в запретных секциях?
— Угу, — испугано закивал толстяк.
— Поведай-ка нам, как это было, — приказал один из совета учителей.
—
— Кого?
— Ну, его, — Богумил ткнул кривым пальцем в сторону Семёна.
Тот как не старался отвлечься и ничего не слушать, всё не получалось. Каждое слово отдавало в мозгу, будто удар молотом по наковальне.
— Вот… гляжу, значит, а он, Прутик-то… значит… шастает среди запрещённых книжек… Я ему как крикну… значит, что, мол, тут шастаешь… чего не работаешь… вот… так…
Несколько минут Богумил пытался донести до совета свои мысли, в которых одновременно и оправдывался, мол, не виноват, ибо отлучился, а во-вторых, стал говорить всякие гадости и на Семёна, что тот, вишь, нерадив да ленив, что толку от него нет, а также поносил и Погорелова.
— Я-то поведал ему… учителю истории… значит…
— И что тот? — насупился ректор.
— Ну… значит… говорил, что разберётся… вот…
— Так-с! — ректор резко встал и подошёл к Семёну. — И что ты делал в тех запрещённых секциях?
Прутик уставился в пол и по-прежнему молчал.
— Угу… Итак, рассказ Богумила в купе с жалобами учителей, — менторским тоном заговорил ректор, уже обращаясь к совету, — показывает нам истинную сущность этого… этого… Прутика. Гм! Непослушание и прочие «прелести»… Да и преподаватели оценивают его, как бесперспективного ученика.
— На исключение! — безапелляционно заявил секретарь, сидевшие слева от совета.
— Да, верно. Таким в Лигийском университете не место!
Семёну показалось, что после этих слов пол ушёл у него из-под ног. Он даже не помнил, как очутился на улице.
— Попёрли? — гаркнул над самым ухом всё тот же «перспективный» однокашник. — Н-да, брат! Что ж ты так?
Семён резко развернулся и неожиданно даже для самого себя врезал костлявым кулаком в ухмыляющуюся рожу товарища. Удар не был сильным, но достаточно точным. Кровь брызнула во все стороны и однокашник жалобно заскулил, закрывая ладонями лицо.
В следующий момент, подскочившие на крик стражники, наваляли Прутику по-полной. Он свалился на мостовую. Без вопля, стона, лежал, закрывая руками голову. Глухие удары длились пару минут.
— Хватит, думаю, с него, — тяжело дыша, прорычал один из стражников.
— Вали отсюда! — гаркнул второй. — А то ноги переломаем!
Семён, тяжело шатаясь, поднялся на ноги и медленно захромал в сторону ворот…
4
Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался порыв свежего воздуха. А следом
Выглядел он как-то удрученно. Хмуро глядел только вперёд, и лишь когда достиг своего стола, чуть полуобернулся и кивком поприветствовал нас с Первосветом. Полы его смешного халата (вот же нелепая одежда) разлетелись в стороны, словно были крыльями встревоженной птицы.
Пьер жестом пригласил нас присесть на подушки, а сам стал что-то искать на столе. Несколько секунд и он вытянул из кипы бумаг небольшой свёрток. Бегло оглядев его, убедившись, что это искомое им, посол приблизился к нам и сел напротив.
Через мгновение в комнату влетела вся воздушная из себя девчушка. Она приблизилась к столику у стены и стала разливать в принесённые с собой бокалы вино из пузатого изумрудного графина. Напиток был темно-вишневого оттенка и имел яркий неповторимый аромат, который долетал до моего носа, даже не смотря на приличное расстояние.
— Хм! — Пьер хмуро глядел в пол, покусывая свои тонкие губы. — Недобрые донесения… недобрые…
— От кого? — поинтересовался я.
— Флот Лиги говорит о странной активности вражеских кораблей недалеко от метрополии… Вот, правда, при сближении эти суда стремительно удаляются, а потом их замечают в иных местах.
— Разведка? Или контрабанда?
— Возможно…
Пьер потёр переносицу и устало вздохнул.
— Вот что, друзья мои, звал я вас по иным соображениям. Хочу посвятить в обстоятельства одного дела… одного оч-ч-чень важного дела.
Эльфийка раздала нам бокалы и стала позади Пьера ди Ардера. Тот слегка пригубил вино и нетерпеливо что-то бросил чрез плечо. Служанка, молча, кивнула и удалилась.
Я поглядел на Первосвета. Тот недоверчиво понюхал своё вино и сделал пробный глоток.
— Великий Бал, — пространно проговорил посол. — Думаю, что нет необходимости пояснять это выражение.
Первосвет быстро закивал головой, будто тем самым говоря, мол, знаем, слышали.
— Слова не способны передать вам величие и всё великолепие Бала восьми… Извините! Теперь уж семи эльфийских Домов. Ди Дусеры нарушили условия Большой Игры и тем самым…
— Можно ли без лишнего… словоблудия? — приподнял я брови.
Пьер осёкся и вновь стал покусывать губы.
— Можно, — сухо ответил посол, делая громадный глоток.
Ну, и кислятину они тут пьют. Я, пересиливая себя, едва-едва проглотил третью часть содержимого бокала.
— Обстоятельства преступления всё ещё находятся в разряде до конца невыясненных, — продолжил Пьер недовольно. — Как вы понимаете, мы не можем каждого из ди Дусеров хватать и заключать в тюрьму, или того хуже — рубить голову. Подозревать — это другое дело… К чему я это всё говорю?
Пьер резко встал. Его крылья нервно завибрировали и в относительной тишине комнаты послышалось тонкое жужжание.