В Крым на велосипедах
Шрифт:
Там, за синим простором,
В море солнца и света,
Неизвестные страны –
Страны вечного лета.
Глава 3. Мариуполь
– Толя! Ты шо, уснул? – вернул в реальность Василий Георгиевич, – Чи ты моря николы нэ бачив?
– Чи ни, – только и ответил ему.
– Пойдем, Толя! Побачишь ще. Никуды воно нэ динэться, а я на работу опоздаю, – окончательно развеял волшебные чары отец Толика Беленького.
Вздохнув,
– Ладно, пошли, – согласился с ним, и петляющая тропинка повела нас куда-то круто вниз в густую чащобу невероятно колючего кустарника.
– Обэрэжно, Толя, нэ зачэпысь, – предупредил провожатый. Вовремя предупредил – уже торкнул рукой, хорошо хоть неглубоко.
Попетляв минут десять, вышли, наконец, к санаторному корпусу. Тот ли это корпус, куда попал ночью, или нет, так и не понял. В свете дня все выглядело иначе и не столь таинственно.
Мы прошли в кабинет администратора.
– Давайте ваш паспорт, – попросила дама в белом, как у врача, халате.
– Нет у меня паспорта, – ответил ей.
– Забыли?! Как же так? Ехали в другой город и без документов?
– У меня его вообще нет. Я еще школьник.
– Школьник? Георгич, а як же я его оформлю? – растерялась дама-администратор.
– А ты запиши моим сыном. Его тэж Толиком зовут, – предложил отец Толика Беленького.
– Все одно, документ нужен.
– Принесу его метрику, якщо знайду.
– Та зачем она мне? Он же у тебя взрослый, у него паспорт должен быть.
– Нэма в нього паспорту. Вин же военный.
– Та знаю. Шо будем делать, Георгич?
– Тоди запиши, шо вин мий младший, и тэж Толик. Тилькы нэзаконный. Из Харкова, – неожиданно выдал Василий Георгиевич.
– Незаконный? – удивленно спросила дама-администратор.
– Ну, да. Был грешок, – твердо ответил тот, добродушно хлопнув меня по спине.
– Ладно, Георгич, шо з тобою робыты. Так и запишу, харьковский сынок нашего Дон Жуана из Мариуполя, – рассмеялась дама-администратор.
Так я стал Толиком Стаскевичем из Харькова – младшим сыном Василия Георгиевича.
– Ну, прощевай, сынку. Мэни на работу пора, – пожал он руку и вышел из кабинета.
Меня вписали в множество каких-то журналов и, наконец, повели на третий этаж, где показали чудесную комнату. Там расстался со своим чемоданчиком, и мы направились в столовую. Утомленный обильным угощением у Стаскевичей, от завтрака отказался и лишь издали познакомился со столом, где будет мое постоянное место.
– Перед обедом зайди к врачу. Не забудь, – закончила инструктаж дама-администратор.
– Зачем? Я не болен, – ответил ей.
– Так положено! Раз уж попался, Стаскевич младший, живи по нашим законам, незаконное дитя, – насмешливо хихикнула она.
Вернулся в комнату. Раздвинув шторы, обнаружил дверь на широкую лоджию. Какая красотища! Балконы были только у моих друзей, а от нашего балкончика в маленьком домике дореволюционной постройки давно остались только две балки-рельсины и заложенная кирпичом дверь.
С лоджии виднелся лишь небольшой клочок моря с множеством кранов на берегу. “Морской порт”, – догадался я. Прямо у корпуса – асфальтированная площадка, от которой волнами поднимался горячий воздух. Вдоль площадки – садовые скамейки, приютившиеся под кронами высоченных акаций, образующих тень, но скрывающих море. Жарко.
Глянув на часы, понял, что до визита к врачу успею сходить на море. Оставив в чемоданчике лишь полотенце и плавки, с необъяснимым трепетом отправился на первое свидание с безответной любовью детства и юности.
– Ключи оставь! – остановил уже знакомый вахтенный цербер, – А-а-а, это ты, дедушка?! А говорил, к Стаскевичам, – узнала она меня.
– Я и есть Стаскевич! Его младший незаконный сын.
– Та ты шо! То дедушка, то сын. Не крути, хлопец. Я его сына знаю. Выкладывай все, как есть, – вскочила она со стула и шустро направилась ко мне. Глядишь, еще не выпустит.
– Спросите у администратора, а я пошел – некогда мне тут с вами лясы точить, – сделал ручкой тетке, изнемогавшей от праздного любопытства.
– Ишь ты какой! Я еще ночью поняла, шо ты не простой хлопец. Ишь, дедушка он незаконнорожденный. Ключи не дам, пока все не расскажешь! – услышал ее голос уже в дверном проеме.
“Точно концлагерь. На допрос чуть не попал”, – подумал, направляясь к знакомой лестнице.
И вот я на площадке, откуда впервые поприветствовал невидимое в темноте море. Теперь вижу. Только отсюда оно не небесно-голубое, каким виделось с холма, а изумрудно-зеленое, поблескивающее на солнце мелкой рябью своих волн. Оно – хамелеон, имеющий в запасе великое множество лиц и открывающий свою неповторимую красу постепенно и не всякому-якому, а лишь обожающему его беззаветно.
“Здравствуй, море!” – мысленно орал во всю молодую глотку. А море молча искрилось в ответ, как и триста миллионов лет назад, когда еще было моим ровесником – скромным Меотийским озером.
А вот и знакомые ажурные ворота, шоссе, одноколейка железной дороги и примитивная набережная, еще хуже, чем у харьковской Лопани, где загорал, готовясь к этой поездке. Да и море отсюда какое-то серенькое, как обе наши речушки. А пляж – вообще смехотура. Полоска грязного песка, шириной метров пять, сплошь усеянная загорающими, скрытыми от посторонних взоров бетонной стеной набережной.