В Курляндском котле
Шрифт:
— По голосу — это Костя Толстых. Наверное, влип в какую-нибудь историю, — высказал предположение Колтунов.
Подошли ближе. На просеке оказались оба Казимира и Толстых, расположившиеся на поваленной через просеку сосне. Здесь же был Порфильев со своими друзьями Мартыном и Юрием. Порфильев ходил на связь под Скрунду, а Толстых и Казимиры — под Салдус. Встретившись на пути в лагерь с группой Пор-фильева, Толстых рассказывал товарищам свои приключения под Салдусом.
Говорил он, как всегда, кратко. Немецкая форма, в которую были одеты Толстых и Казимиры, не вызывала подозрений ни у вражеских солдат,
Выполнив задание и установив, какие части противника находятся в Салдусе, разведав оборону на подступах к городу, разведчики — отправились в свой лагерь.
Начинало темнеть. Примерно на половине пути, неподалеку от хутора, стоявшего около моста через небольшую речонку, партизаны встретили группу эсэсовцев. Увидев погоны «лейтенанта» на плечах у Толстых, эсэсовцы первыми вскинули семафором руки: «Хайль!..» Партизаны ответили обычным воинским приветствием. Это насторожило эсэсовцев. Пропустив партизан, они остановились и начали что-то обсуждать между собой.
Толстых обернулся. Эсэсовцы все еще были на месте. За небольшим пригорком дорога пересекала овраг, поросший кустарником, который вел к лесу. Оценив обстановку, Толстых скомандовал:
— С колена… По врагу — длинной!
Очередь смыла стоявших на дороге фашистов. На берегу оврага, куда скрылись партизаны, стоял сруб. Оттуда доносились голоса.
— Баня, — определил Толстых. Он бросился туда, рванул дверь.
— Рус, гир! Шнель нах Либау! [7] Фронт капут! — Без передышки, громко выкрикнул он.
7
Русские здесь. Быстро на Либаву! (нем.)
Появление «лейтенанта», его свирепый вид, весть о том, что где-то близко русские, ошеломила гитлеровцев. Началась неописуемая толкотня. Голые, в мыльной пене, захватив кое-как одежду, они выбегали из бани на мороз, метались, галдели.
Посеяв панику, Толстых и оба Казимира скрылись в овраге. Где-то около дороги раздавалась беспорядочная стрельба. Разведчики благополучно достигли леса, и уже здесь, близко от лагеря, встретившись с товарищами, рассказывали о своем приключении.
— Надо было не кричать, а дать очередь в баню, — сказал Колтунов. — Я бы не утерпел. А то вы гитлеровцам панику навели, а всех живыми оставили.
— Не до того было, Ефим, — пожалел Толстых. — Голые они, мечутся на морозе… Такая картина, что в кино не надо ходить. Дали мы им «ночь под Рождество»..
ЗАСАДА У ХУТОРА
Последние дни 1944 года были тревожными.
Патрули почти каждый день доносили о чужих следах, появляющихся на тропах близ лагеря. Чаще наведывались гитлеровцы и на ближние хутора. Труднее стало поддерживать связь с местными жителями. За хуторами следила фашистская разведка, и мы опасались подвести своим появлением наших друзей. Связь поддерживали главным образом череа «почтовые ящики», устроенные под мостами, в дуплах деревьев.
В газетах, издаваемых оккупантами, усилился злобный вой на нас. Снова было напечатано обращение с предложением к «не потерявшим голову» партизанам выйти из леса и явиться в комендатуры. Было заявлено и о том, что с партизанами в скором времени будет покончено.
Мы знали, что после разговоров и угроз фашисты приступят к действиям. Местное гитлеровское командование хорошо понимало, что разбитые на шоссе машины и другие диверсии — это лишь незначительная доля нашей работы. Гитлеровцы знали, что мы разведчики, что мы следим за каждым их шагом в центре «котла» и добытые нами данные передаем советскому командованию. Это бесило гитлеровцев, и они решили во что бы то ни стало покончить с нами.
Как-то в эти дни поздно вечером в лагерь, прибежал Валюк. Он появился в палатке Капустина, и тот вскоре послал Володю Кондратьева за Зубровиным.
Не успели мы собраться в палатке Капустина, как вернулись с задания сразу две группы — Гомолов с Колтуновым и Леонид Петрович с Григорием Галабкой.
Отчет разведчиков был краток. Шоссе усиленно патрулируется. Движение оживленное, но местного характера.
Валюка прислал к нам отец с тем, чтобы предупредить, что в Кулдыгу прибыл батальон карателей, что не сегодня-завтра гитлеровцы совместно с полицейскими начнут прочесывать лес. Сообщив об этом, Капустин добавил:
— Уже сейчас мы окружены. Прошу вас, хлопцы, высказаться.
Мы склонились над картой. Лес, где расположен наш лагерь, зажат двумя шоссейными дорогами. В десяти километрах на запад эти дороги сходились в Кулдыге. На восток от нас шла третья дорога через Кабиле. Она соединяла шоссе, образуя неправильный треугольник. Если вдоль шоссе лесной массив тянется на десять-двенадцать километров, то в ширину он не превышал шести километров. Количество солдат и полицейских, сосредоточенное в Кулдыге, достаточно для того, чтобы пройти сквозь лес на расстоянии друг от друга десяти-двадцати метров. Нам нужно перенести лагерь. Куда? На восток? Там стоят немецкие гарнизоны, аэродром. На юг? Нет подходящего лесного массива и много хуторов. Всего целесообразнее перейти шоссе по направлению к реке Абаве и там соединиться с «Красной стрелой».
Агеев показывает место, где можно перейти шоссе, и смотрит на Зубровина, тот отрицательно покачал головой.
— Поставь себя на место врагов, Алеша, — говорит он Агееву. — Ты бы наверняка решил, что партизаны будут пробиваться к лесам на Абаве. А раз так, то, я думаю, гитлеровцы уже позаботились о том, чтобы встретить нас при переходе шоссе. Это предположение подтверждается усиленным патрулированием дорог, о чем мы сейчас слышали.
— Значит, выхода нет? — осторожно спросил Колтунов. — Будем пробиваться с боем.
— Найдется выход, — хмуро протянул Тарас. — Нет такого положения, из которого нельзя выпутаться.
— В болоте пересидеть! — подал реплику Толстых.
— Там тебе жаба цыцки даст, — отклонил Капустин предложение Толстых. — Болото гитлеровцы обойдут, а мы, потеряв маневренность, не сможем дать отпора.
Зубровин молча обвел карандашом кружок возле одного из хуторов и, приподняв светлые брови, вопросительно посмотрел на Капустина. Капустин немного подумал, потом указал на хутор, расположенный ближе к дороге, и усмехнулся.