В Маньчжурских степях и дебрях(сборник)
Шрифт:
— И его там сейчас на угли?
— Не знаю, — сказал офицер.
— А пытать все-таки станут?
— Непременно.
— И запытают?
— Скорей всего.
Егорка обеими руками схватился за грудь.
— Ваше благородие! — почти закричал Егорка, вытягивая шею. — Господин офицер. Ой, ваше благородие!
Он хотел говорить дальше и не мог. Только затряс головою, и его крючковатые толстые короткие пальцы заскребли по груди, будто грудь ему жгло извнутри.
Офицер глядел на него
Егорка громко стукнул себя кулаком в грудь.
— Наврал я, ваше благородие! — крикнул он, — все наврал… Какой это хунхуз. Только одна одежа. Проезжий он китайский мужик, вот он что!
И, разыскав глазами икону, он опустился на колени и перекрестился.
— Вот вам крест.
Офицер растерялся.
— Зачем ты это сделал? — произнес он.
Не вставая с колен, только повернув к нему голову, Егорка ответил:
— От бедности, ваше благородие! Думаю, награда будет. Это я лежал у себя в землянке и все выдумал, как говорить, разве я знал…
Вся эта история могла бы кончится очень скверно для Егорки. Его спасло одно только его круглое невежество.
Потом он просился в добровольцы, когда узнал, что японцы хотят отвоевать у России чуть ли не всю Сибирь, и проникся сразу дикой ненавистью к японцам. Ему казалось, что японцы не Сибирь отнимают у России, а у него самого кусок хлеба.
Но его не взяли в добровольцы.
Тогда он взял свою «гусарку» и ушел с нею и с своей ненавистью на юг, туда, где разыгрывалась кровавая военная драма. С тех пор о нем не было ни слуху, ни духу.
Лазутчик
I
Смирнов осторожно приподнялся на локте, просунул голову между двумя лежавшими близко один подле другого, и посмотрел вперед.
Эти камни издали, когда он подползал к ним, показались ему в темноте сначала одним камнем. Затем он разглядел посредине камня трещину, и, наконец, уже когда был совсем близко, камень словно раскололся и разъехался на две стороны.
Открывалось отверстие, длинное и узкое…
Впереди была тьма…
На совсем почти черном небе на горизонте мигала одинокая звезда.
Откуда-то пахло свежей землей, откуда-то тянуло гарью.
Смутно вдали обозначалась ни то скала, ни то башня, ни то дерево… И трудно было сказать, далеко ли до той башни или скалы, или дерева…
Смирнов прополз мимо камня, и сейчас же перед ним из темноты выплыло опять что-то мутное, белое, как тогда, когда он еще неясно различил в первый раз те два оставшихся теперь позади камня.
Еще камень…
Он глянул в сторону. Там тоже маячило неопределенно, как в темном погребе, что-то белесое.
Всю дорогу ему попадались камни.
Казалось, кто-то и когда-то давно, давно, так что тяжелые песчаные глыбы успели врасти наполовину в землю, закидал сверху всю страну камнями.
А тут камней было особенно много.
Будто тут именно они грохнулись сразу кучей и потом уже раскатились во все стороны, по всей стране.
Кругом по-прежнему было и темно, и тихо-тихо…
Чувствовалась сырость. Чувствовалось, как садилась роса.
Камни осклизли. Мундир на Смирнове тоже отволг, и к нему неприятно было прикоснуться: пальцы липли, будто это не роса осела на руках и на мундире, а выступило что-то из сукна и из пальцев…
Все дальше пробирается Смирнов между камнями.
В тишине прогудел жук и сейчас же оборвал свое гуденье, как только пролетел мимо, словно провалился в темноту позади Смирнова.
Смирнов остановился, поднял голову…
О чтоб тебя!
И двинулся дальше. Но через секунду остановился опять.
За голенищем у него был кинжал. Он дрыгнул ногой раз, потом еще раз… Казалось, за голенищем нет ничего. Раньше кинжал его беспокоил. Теперь кинжал совсем не ощущался.
Будто одна портянка обмотана вокруг ноги…
Он подтянул ногу, пощупал.
«Нет, цел кинжал».
Он опять пополз…
Еще камень, еще… Направо невысокая скала…
При каждом движении теперь он чувствует за голенищем твердый предмет… Кинжал опять беспокоит ногу, раздражает кожу сквозь портянку…
Будто к самим нервам прикасается… Нервный зуд бежит дальше по всему телу, по спине, в пояснице… Будто какая-то неприятная изморозь проступает сквозь кровь…
Глубокая рытвина.
Смирнов не заметил, как подполз к ней.
Только у самого края он рассмотрел ее. Дна не видно, ни противоположного берега рытвины. Земля словно тут провалилась. Рытвина полна мрака.
Он ползет берегом рытвины влево.
Под руками и коленями чувствуется песок, мелкие острые камешки.
Он ополз рытвину кругом, взял опять прямое направление.
Впереди все та же тьма…
Башня или скала вдали пропала… Только звезда мигает.
Все время он полз прямо на эту скалу или башню.
И он даже дышать перестал и вытянул шею и, не мигая, вперил взгляд вперед…
Где эта скала?
Тускло блеснула ему в глава звезда.
Но он не сразу сообразил, что это значить, что он не сбился с пути, когда звезда все там же, где была раньше.
Потом в нем мелькнула мысль.
Стало-быть, он не заблудился…
Стало-быть, скала — так и есть скала… Он только сейчас прополз мимо неё, перед этой рытвиной.
Скала осталась позади.
Далеко ли? Близко ли?
Скала казалась совсем далеко, там же, где звезда, на самом горизонте.