В Маньчжурских степях и дебрях(сборник)
Шрифт:
Ползу и думаю: Как попадется мне этот патрон после первого выстрела, что я тогда буду делать.
Отметил я его крестиком, да ведь тут уж где разбирать?
Сам себя ругаю: — Дурак ты, Егор, как есть дурак; было бы тебе этот патрон положить отдельно.
Хорошо, полз-полз, и вдруг мое почтенье… Вижу — сидят трое… Недалеко лошади ходят. Закусывают.
Ну и вы знаете, как это у них? Сейчас возьмет кусок в рот, оттянет как, с позволения сказать, резину, ножом — чик, отхватит, и проглотить, опять оттянет и опять — чик…
Совсем недалеко.
Даже слышно, как чавкают.
Как быть? Вижу — у них ружья. Опять же лошади… Подумал, подумал.
Эх, была не была.
Конечно, их трое, конечно, у них ружья. Да… Но тут запятая. Они меня не видят, а я вижу.
Приложился.
И знаете, не сразу выстрелил.
Оторопь взяла.
А ну как, думаю, мимо, а ну как, я-то в них, а они-то в меня… Да в три ружья, да ружья-то, вижу, у них магазинные… Стало-быть, я-то раз, а они пятнадцать раз.
Но, между прочим, выстрелил.
Гляжу один — брык.
Поглядел этот ли, по которому стрелял? Вижу — этот. Крайний, как сидел, так и уткнулся носом.
Я опять, вложил патрон, а уж стреляный не подбирал. Приложился опять.
И тут слышу: хлоп! хлоп! Потом опять: хлоп! хлоп! По дыму бьют.
Одна пуля сюда, другая сюда, третья прямо в землю, да знаете, это, с отскоку: ж-ж-ж…
Прямо над ухом.
Хорошо.
Погоди ж ты, — думаю.
Выбрал одного, навел.
Тут опять: хлоп!.. И вижу сбился я с цели, а они опять: трах!.. — не дают прицелиться.
Я это, только за спуск, а тут: ж-ж-ж… Сами посудите, ведь это хоть на кого доведись.
Хорошо. Однако, еще одного все-таки ранил. Да, должно быть, плохо задел. Качнулся только. Потом вскочил на лошадь; другой тоже.
И, значить, сейчас в лес.
А я вдогонку. Раз, другой. Гляжу — со всего размаху бряк лошадь. Так и покатилась.
Подбежал, вижу живехонек, т. е. он-то, вот этот.
Ну я, конечно, сейчас руки ему бечевкой и к вашей милости, потому что думаю: Они рассудят, кто прав, кто виноват. Говорят, они мосты портят».
И, кашлянув в руку, Егорка отступил назад и опять, оглянув хунхуза со спины, произнёс:
— Вот он какой дубина.
IV
От солдат Егорка узнал, что его хунхуза отдадут китайским властям.
— А что он там будет делать? — спросил Егорка.
— Он-то?
— Да.
И Егорка сейчас же высказал свое предположение:
— В городовые его поставят, либо еще куда-нибудь.
— Это разбойника-то?
— Да ведь кому разбойник, а кому друг милый, — возразил Егорка и отвел глаза в сторону и нахмурился.
— Пытать его будут.
Егорка живо повернулся.
— Кого?
— Да хунхуза-то.
— Ври больше!
— Говорят тебе.
— Да за что пытать?
— Известно за что!..
— Ну?
Егорка нахмурился еще больше.
— За грабеж.
— Значить, допрос?
— Какой допрос! Говорят, тебе пытать.
— To-есть как это?
— А очень просто. Сейчас нажгут, нажгут углей и сейчас: «А ну-ка, друг милый, снимай сапог».
— И на угли?
— Известно.
Брови у Егорки опять сдвинулись. На лицо легла тень.
— Да ведь он ихний же, — сказал он неуверенно.
— Мало ли что ихний… не разбойничай.
Егорка задумался.
Лицо его по-прежнему было мрачно.
Исподлобья взглянув на солдата, он проговорил:
— А ты не смеешься.
— Дурак ты, — сказал солдат — вот что, — и отвернулся. — Что с тобой говорить, с дураком.
— Не смеешься? — повторил Егорка и схватил солдата за рукав.
Он крепко держал рукав и тянул солдата к себе. Глаза его поблескивали под густыми бровями, мрачным огоньком.
— Ну? — сказал солдат, подумав: «Чистый зверь».
Егорка тряхнул его за рукав.
— Говори, по правде.
Голос у него стал хриплый. Грудь дышала тяжело. И в глазах под хмуро сдвинутыми бровями все словно пробегали искорки.
— Да ведь ты глухой что ль! — крикнул солдат и потом добавил:
— Лесной ты житель — вот что, и совсем озверел там со зверями.
Все так же хриплым голосом Егорка спросил:
— Так пытать будут?
— Пусти! — уже сердито крикнул солдат и дёрнул руку. Егорка разжал пальцы.
— Пытать? — переспросил он.
— Конечно, пытать.
— А потом?
— Чего потом?
— После того, как отпытают.
Солдат бросил на него сердитый взгляд. Егорка уже надоел ему своими расспросами и своей бестолковостью.
— А что с тобой будет, когда подохнешь? — сказал он.
Глаза у Егорки широко открылись.
Он молчал секунду, потом проговорил медленно, повёл губами, словно губы у него ослабли вдруг:
— Как так?
— Запытают до смерти, — сказал солдат.
Нижняя губа у Егорки отвисла, глаза остановились.
— До смерти? — произнес он, поглядел на солдат, потом вокруг себя и опять остановил глаза на солдата.
— Как до смерти?
Но солдат махнул рукою и плюнул, и пошел прочь.
Егорка опять явился к офицеру.
— Ваше благородие!
— Чего тебе?
— Значить, его теперь в Китай?
— Кого его?
— А этого, моего-то.
— Ну в Китай, а что?
Офицер хотел было попросту выпроводить Егорку, но его поразило его лицо, взволнованное, побледневшее, его растерянный взгляд и голос хриплый, задыхающийся.